"Павел Вежинов. Весы" - читать интересную книгу автора

переливов, какое удивительное совершенство. Но и тут, вместо того чтобы
проникнуться этим совершенством, я опять начинал думать: как бы ни мыслили
эти облака, они не знают, что их цвет меняется. Это можем знать только мы,
люди, только живые существа. Да и то не все. Тогда какого черта им мыслить,
если они не могут познать самое себя?
И вот так, чтобы прогнать бесполезные мысли, я решил взяться за
какое-нибудь дело. Найти себе занятие было нетрудно. Я держал дома кучу
проектов, большинство их уже превратилось в здания и даже памятники. Я
просиживал над ними целые часы, не имея представления об их объективной
ценности. Или хотя бы о степени их оригинальности, то есть о доле моего
вклада в их рождение. Мне не с чем было сравнивать. И все-таки создавалось
впечатление, что я безукоризненно владею своим делом. Все было очень точно,
очень чисто, очень изящно, целое и составные части сочетались в безупречной
гармонии, какими бы сложными и раскованными ни были формы. В этом отношении
мне особенно понравилась моя первая работа, сделанная на конкурс, та самая,
о которой упоминала Лидия. Я удивился, как точно проект отвечает ее
описанию. В плане отель действительно представлял собой круг, вернее, слегка
вытянутый многоугольник. Очень остроумно были решены оба этажа наземной
части. У каждого номера свой балкон, оформленный как галерея с деревянным
карнизом почти ювелирной резьбы. Круговая форма здания позволяла полностью
изолировать каждый номер от соседнего. Особенно мне понравился внутренний
двор. Очень изящная легкая лоджия с деревянными опорными балками и низеньким
парапетом. Просторный атриум, вымощенный разноформатными нетесанными
плитами. Посреди вместо бассейна - огромное раскидистое дерево, которое
бросает тень почти на весь двор. Я вздрогнул от удивления, увидев его, - так
оно было похоже на мой летний дуб. Наверное, я прекрасно знал местность, где
должен был строиться отель, - по всему было видно, что это маленькая горная
котловина, на дно которой естественно, как гнездо, укладывалась чудесная
постройка.
Боюсь, что не произвожу впечатления очень скромного человека, каким я
себя считаю. Но иногда скромность - чрезмерная роскошь. Этой роскоши не
может позволить себе человек, который стремится узнать, где же истина. С
возросшим душевным подъемом я продолжал начатое дело. Правда, делом это не
назовешь, я изучал свою внутреннюю сущность, - быть может, самую важную, ту,
которая должна была подсказать все остальное. И потому я снова возвращался к
тому, от чего хотел бежать хотя бы ненадолго, пока не соберу в единое целое
самого себя. Я видел ясно, что чем дальше во времени, тем точнее и выше в
профессиональном отношении становились мои работы. Но обаяния, если можно
так выразиться, в них не прибавлялось. Если архитектура - действительно
искусство, то у меня это искусство остывало, в нем все меньше были заметны
душа автора, его артистизм. Формы чрезмерно объективизировались, получали
почти математические значения; о таких работах говорят, что они не
прочувствованы, не пережиты автором. Это неточно. Они, конечно, были
пережиты, но потом переживание было взято в рамки, получило
направленность... Может быть, так и следует. Я делал это не для себя, а для
других, учитывал их вкусы и представления. Тогда я еще не подошел к мысли о
том, что главная цель любого искусства - притягивать к себе и согревать души
людей. И что эту цель, если только сможешь ее достичь, следует предпочесть
чистоте любых канонов.
Именно в эти дни я впервые прикоснулся к некоторым проблемам искусства.