"Гарм Видар. Коммунальный триптих (Коридор-2)" - читать интересную книгу автора

страдальческим взором весь коллектив, оставшийся в коридоре, а потом
остановил взгляд на Марке Абрамовиче Зомбишвилли.
- Семен, - завороженно прошептал Марк Абрамович, - ты?
- Я - я, - раздраженно подтвердил мужик и совсем уж зло добавил: -
Что же ты, зараза, и сам не живешь и другим не даешь?
И Марку Абрамовичу крыть было нечем...
Хотелось крыть, очень хотелось, но, действительно, было нечем.



3. РУСАЛКА

В четверг у подвыпившего моряка-подводника, сшибающего на обратный
проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова
Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила
замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой
эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной
кухни.
Тазик был огромен словно высохшее Карибское море. Откуда он взялся у
соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой
штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в
квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в
курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт
лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной
жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то
Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук
Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
Хвосты словно замороженная "Поэма Экстаза" живописно торчали из
тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
- Ставлю бутылку пива тому, кто с трех раз отгадает, как называлась
эта шелупонь, когда еще могла плавать? - весело сказал сосед Кузякин и при
этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
- Рыба, - мрачно сказал поэт О.Бабец, поскольку пиву предпочитал
коньяк.
- Простипома, - уверенно изрекла девица Эльвира Кручик, хотя
предпочитала шампанское и наличные.
- Стервюга! - фыркнула бабка Дюдикова и украдкой метнула косой взгляд
на девицу Кручик. - А может и не стеврюга, но тогда точно стервядь!
- Марк, а вы почему молчите? - с тайной надеждой спросила мадам
Хнюпец под дверью писателя-фантаста Марка Абрамовича Зомбишвилли.
- Ах, оставьте! - воскликнул Марк Абрамович Зомбишвилли. - Вы должны
сами понимать, что я не могу участвовать в этих ваших играх!
- А очень жаль, Марк, - вздохнула мадам Хнюпец, поневоле вспоминая
своего третьего мужа дизайнера и бизнесмена Арнольда Везувиевича
Христопопикова, яркой, но недолгой звездой промелькнувшего на скоротечном
небосклоне дамского счастья.
Дизайнер по вечерам вслух цитировал сонеты Шекспира, по утрам бегал
трусцой, не ел мяса и погорел в принципе на пустяке, трижды сбыв различным
оптовым клиентам одну и ту же партию шведских подгузников со свистком
которой, кстати, не существовало в природе, так как вся партия была