"Сьюзен Виггз. Волшебный туман " - читать интересную книгу автора

порывистого весеннего ветерка. Шериф приказал, чтобы она была сделана из
толстой пеньковой веревки. Тонкая веревка душит человека мгновенно, избавляя
его таким образом от мучений.
Булл знал: власти хотели, чтобы отец Джон прочувствовал каждое
мгновение медленного удушения, каждый удар палаша. Его взгляд переместился
на лезвие огромного ножа. Специально обработанное в Саксонии оружие
предназначалось для того, чтобы искусно разрезать человека пополам. Тадеус
достаточно остро заточил лезвие, ведь он не какой-то мясник, чтобы просто
кромсать беднягу на куски, будь то священник или кто-то другой.
Знакомое чувство вины охватило Тадеуса Булла. Он был простым человеком,
но имел представление об этом чувстве, всегда так некстати овладевавшем им.
Вот и сейчас он явственно ощущал привкус вины во рту, похожий на застрявший
кусок бараньего хрящика.
Булл прокашлялся. Ему хотелось сплюнуть на землю, но он не мог сделать
этого из-за колпака. Его работой было осуществлять правосудие, и ему хорошо
платили за это. Многие из приговоренных, стремясь обеспечить себе место в
раю, давали ему золотые монеты, как символ отпущения грехов, а не как
взятку. Но сегодня он ничего не возьмет, так как священник должен умереть в
муках.
Толпа притихла. В похоронные ритмы вплелись звуки приближающейся
конницы. Между рядами солдат ехал шериф. Позади него, закусив громадными
челюстями удила, тащилась крупная лошадь. Животное было запряжено в подобие
повозки, представляющее собой дубовую балку, которая тащилась по земле,
оставляя неровный след.
К этой балке и привязали осужденного толстой веревкой, которая в
нескольких местах крепко перехватывала его тело.
"Трехмильное путешествие от Тауэр-Хилла (Тауэр-Хилл - площадь около
Тауэра, на которой казнили узников. (Здесь и далее примечания редактора)) не
прошло бесследно", - отметил Булл. Тряска по булыжным мостовым бедняцких
улиц Холборна, мутные лужи и лошадиный навоз, гниющие отбросы Стрэнда
сделали свое дело: лицо отца Джона, его волосы и мантия были залеплены
грязью.
Установилась жуткая тишина. Булл надеялся услышать привычные насмешки в
адрес смертника, но из толпы не раздалось ни звука.
Какая-то отчаянная нищенка прорвалась через ряды солдат и прежде, чем
они успели остановить ее, опустилась на колени возле священника и стала
обтирать влажной белой салфеткой его лицо, бороду и волосы. Солдаты с трудом
ее оттащили.
Отец Джон поднял чистое лицо и обвел взглядом собравшихся зрителей.
И тут раздался плач. Никогда Булл не слышал ничего подобного: казалось,
что эти неутешные рыдания, пронзительные вопли, громкие безнадежные стоны
вырывались из глубины души плачущих.
Булл поправил колпак, чтобы лучше разглядеть священника. Его длинные
волосы были густо забрызганы грязью и приобрели неопределенный оттенок
лондонского смога, давно не стриженая борода спутанными клоками свисала на
грудь на несколько дюймов. Проклятие! Борода - помеха в его работе.
Глубоко посаженные глаза священника были чисты и сверкали, как
отполированные камни, хотя лицо носило следы пыток, которые, по слухам, не
вытянули из отца Джона ни единого слова. Его молчание не было сломлено ни
истязанием дыбой, ни угрозой колесования. Один из следователей клялся, что