"Барбара Виктор. Новости любви " - читать интересную книгу автора

квартировладельцев мне приходилось проводить в их обществе довольно много
времени, потому что отец имел обыкновение не пускать меня в квартиру, если я
возвращалась домой позже указанного часа. Пристыженная и оскорбленная, я
сидела в фойе на потертом кожаном диванчике около ночного вахтера. Разве не
ужасно провести всю ночь на этом диванчике, а под утро смотреть, как над
мрачными зданиями Центрального парка начинает заниматься заря? Может быть,
мне следовало бы разъяснить ночному вахтеру по имени Отис, что подобное
ночное времяпрепровождение - как нельзя более естественная вещь для
молоденькой девушки моего сословия?
Может быть, мне нужно было разобъяснить ему, что это для него
замечательный повод заняться социологическими наблюдениями на предмет того,
как богатеи третируют своих отпрысков?.. Между тем Отис смотрел, как я сижу,
забившись в угол дивана, и на его лице прочитывалась боль за меня. Он
скорбно качал головой и начинал чистить апельсин, который извлекал из
пакета, приготовленного для него миссис Отис. Иногда он по-братски делился
со мной апельсином или даже пирогом и занимал меня любезной болтовней до тех
пор, пока не звонил родитель и не распоряжался пропустить меня в квартиру.
Мимо меня проходили жильцы, спускавшиеся поутру выгуливать собак. Проходил
почтальон с громадной кожаной сумкой через плечо - он тоже был свидетелем
того, как я униженно тоскую в фойе. Приходил на дежурство утренний вахтер и
начинал судачить о том о сем с коллегами. Иногда я впадала в своего рода
отрешенную созерцательность, размышляя, что безнравственнее в такой
непомерной родительской строгости: отцовское пренебрежительное отношение к
вахтеру, которого он считал просто низшей формой жизни, или же его
бессердечие, когда он не пускал домой собственную дочку, наказывая ее за
десять минут опоздания после школьной вечеринки.
Когда я ждала возвращения Эрика той ночью в Мюнхене, я пришла к
заключению, что, наказывая меня, родитель наказывал и мучил самого себя.
Чтобы понять эту простую вещь, мне потребовалось сделаться взрослой и стать
миссис Орнстайн. Однако как все это объяснить Эрику - человеку, который
купился на фальшивый фасад моего богатенького и презентабельного
семейства, - разве он может понять, как муторно и пакостно на душе у этой
позолоченной девушки, которую он взял в жены?.. Подобные размышления навели
меня на мысль о возможной нерасторжимости нашего союза. Перед моими глазами
даже проплыло видение надгробной плиты, на которой были отчеканены слова:
"Здесь покоится Маргарита Орнстайн, возлюбленная супруга Эрика Орнстайна".
Чуть позже мне подумалось, что это был бы не просто Конец, а своего рода
последняя запись в книге моего заимодавца. Ну уж нет! В этой жизни мне
хотелось еще кое-чего, кроме почетного звания "возлюбленной супруги".
Мало-помалу дело начинало проясняться. Я всегда вела себя как
затюканный ребенок, который старается оправдать родителей и всячески
отрицает возможность того, что именно они льют деготь в наш мед. Все мои
размолвки с отцом я принимала как должное, отыскивая мотивы, объясняющие его
поведение, и задним числом оправдывая его, - просто другого выбора у меня не
было. Что касается матери, то она, с ее ледяной рассудительностью в
отношение всего, что преподносила жизнь, никогда и не думала скрывать свое
безразличие ко мне. Бедный, бедный Эрик Орнстайн. Вот это я и скажу ему, как
только он вернется в отель. Впрочем, ему этого не понять.
- Бедняжка Эрик!
На его лице отразилось смущение, рука замерла на дверной ручке.