"Барбара Виктор. Новости любви " - читать интересную книгу автора

ног забрызганная Джоем Валери.
"Вот полюбуйся, народ американский, что ты сотворил с моим
звукорежиссером! Вы, люди добрые, которым подавай репортажи покруче и
покровавее, ведущиеся не иначе как в прямом эфире!.. А задумывались вы, хотя
бы на мгновение, почему вы так бесчувственны к войне?.."
Джоя больше нет. Остался плеер и страховка в придачу. Такие дела, Джой.
Мне приходит мысль о его последней воле, если бы таковая существовала.
"Я, Джой Валери, сим удостоверяю и завещаю мой страховой полис моей
подруге Мэгги Саммерс. Я, такой-то и такой-то, скоропостижно скончавшийся в
окрестностях лагеря беженцев города Сабры и чья страховка действительна на
сорок лет вперед..."
Несколько часов спустя обычная компания журналистов собралась в баре
бейрутского "Коммандор-отеля", чтобы за дружеским столом упиться вусмерть.
Израильский генерал все еще со мной. Я познакомилась с ним случайно, еще в
начале войны. Его зовут Ави Герцог, и его рука слегка обнимает меня за
плечи. Я едва ощущаю его прикосновение. Где-то внутри я чувствую острую
боль, но еще не могу определить ее точного местоположения. Вокруг меня и как
бы издалека слышатся голоса. Кажется, обращаются ко мне.
- Подумать только - Валери! Ужас какой, а?.. Голову снесло! Это ж надо,
шальной выстрел из гранатомета - и нет больше Валери... - говорит кто-то,
прищелкивая пальцами.
Словно соглашаясь со сказанным, Ави обнимает меня чуть крепче.

Значительно позже, обгрызая ноготь и уставившись в облупленный потолок,
освещенный слабосильной лампочкой, я вспоминаю о своем единственном
посещении психоаналитика. Тридцать минут из пятидесяти я просто проревела.
"Чего, собственно, вы хотите от жизни?" - поинтересовался у меня
психоаналитик.
"Я хочу быть счастливой!" - простодушно ответила я и опустила глаза.
Это не смутило его ни на мгновение. Наклонившись ближе, он сказал:
"Счастья я вам гарантировать не могу, но если вы не утратите самоуважения,
то отсутствие боли вам обеспечено".

1

Воскресным июньским днем 1969 года семнадцать беленьких непорочных
голубок выпорхнули из своих позолоченных клеток в большом банкетном зале
"Пьер-отеля". Мой брак с Эриком Орнстайном был не только общественно
значимым событием, но, кроме того, гарантировал моему родителю, что он как и
прежде будет получать свое ежегодное вознаграждение в престижной на
Уолл-стрит брокерской конторе "Орнстайн и Орнстайн", где он состоял на
службе в качестве юрисконсульта. В тот день меня осыпали цветами.
- Улыбайся, Мэгги, - нашептывал мне родитель, чинно ведя под руку, - за
это уплочено аж двадцать кусков!
В его голосе все еще слышалась горечь. Он никогда не простит мне плохих
отметок, украденной в мелочной лавке губной помады, а также, конечно,
беременности, узнав о которой он поволок меня в Сан Хуан.
Огромные темные очки и куртка цвета хаки. Он протестовал против войны
во Вьетнаме и против того, что случилось со мной. Самые живые воспоминания
остались у меня после пригородной женской клиники, где свиноподобный