"Норберт Винер. Индивидуальный и общественный гомеостазис" - читать интересную книгу автора

состоит в том, что она способна безболезненно убить. Счетчик Гейгера -
важный инструмент, позволяющий предотвратить это, однако сам по себе он
никогда не будет вызывать у нас ощущения, подобные обжигающей боли обычного
пламени. Те, кто по роду своих обязанностей вынужден время от времени
подвергаться риску ядерного облучения, пользуются переносным прибором,
который совмещен со счетчиком Гейгера и может сообщать о наличии радиации не
только с помощью видимой шкалы или характерных звуковых сигналов. Когда
уровень радиации превысит определенное значение, такой прибор
незамедлительно и ощутимо уколет переносящего его человека. Подобным
образом, если бы только удалось сделать довольно ощутимыми начальные стадии
рака или поражения сердца, мы бы смогли продвинуться далеко вперед по пути
устранения этих заболеваний из списка убийц. Как правило, они дают о себе
знать только тогда, когда метастазы уже поразили обширные области ткани или
же когда жизнь пациента с коронарной болезнью в буквальном смысле слова
"повисла" на одной или двух пораженных артериях. Таким образом, можно
констатировать, что обычный организм не обладает гомеостазисом,
соответствующим всем его нуждам. То же самое не в меньшей степени относится
и к политическому организму - государству.
Нельзя сказать, что государство не гомеостатично. Оно как минимум
стремится обладать гомеостазисом. Именно это мы имеем в виду, когда,
например, называем конституцию Соединенных Штатов "конституцией сдержек и
противовесов". Это наше стремление к тому, чтобы администрация служила
защитой от чрезмерной концентрации власти в законодательных органах и,
наоборот, чтобы законодательные органы ревностно следили за вторжением
исполнительных властей в сферу законодательства, а судебные власти
наблюдали, чтобы действия обеих ветвей не противоречили национальным
традициям. Я упомянул о национальных традициях, но вот в чем проблема. С
одной стороны, мы не хотим быть постоянно ограниченными опытом прошлого,
который не всегда применим сегодня. С другой стороны, национальные традиции
не будут работать без определенного минимума исторического сознания и
согласия с ними большинства населения. Мы очень восприимчивы к политике,
которая может привести к высокому уровню безработицы или нищеты в обозримом
для нас будущем. Но, как показывает история лозунга "Мир в наше время", мы
не очень чувствительны к катастрофе, возможной в более отдаленном будущем,
когда нас самих уже не будет, а бедствия обрушатся на наших потомков. Такое
далекое будущее слишком нереально для большинства из нас. Да и как может
быть иначе, когда для нас столь же нереально и прошлое.
Ощущение неразрывной связи с прошлым, свойственное старинным регионам
Европы и в меньшей степени местам первых поселений в Соединенных Штатах,
зависит не только от знания летописной истории, но и от наличия домов,
дорог, ферм и городов, построенных прошлыми поколениями, от нашей близости к
распространенному там образу жизни. Когда американский корзиночник покажет
вам в своем сарае инструменты, которые его замечательный дед выковал из
простого железа и которыми он научился пользоваться благодаря обычаю
индейцев сбивать кору красного ясеня и делать из нее лыко, это будет
сопровождаться таким непростым чувством сопричастности с прошлым, которое
существенно отличается от чувства гордости аристократа из Новой Англии за
свою родословную. Прошлое корзиночника лежит в его сарае с мешками,
инструментами и корзинами, а мысли несут его в то время, когда вместо
индейских троп только появлялись дороги, и образ жизни белых людей был