"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

витимской слюды. Я выпала через дверцу и запуталась в юбках Мадлены. Наш
кучер пошел искать помощи и пропал; мы остались одни, не зная, что делать,
и с ужасом смотрели на уцелевший догорающий фонарь кареты. Я даже
подумывала о том, что, пожалуй, решилась бы проехать в экипаже этих
ужасных фиакров, но их нигде не было. Вот тут и произошел случай, о
котором я хочу вам рассказать. Из переулка вышел молодой человек, смелая и
благородная походка которого внушила нам полное доверие. Если б вы знали,
святой отец, как он оправдал это доверие! Конечно, к нему обратилась не я,
а Мадлена. Он ответил ей, что ищет потерянного врача, мне показалось, что
он лжет, но, чтобы заручиться провожатым, я ему обещала послать врача,
будто бы живущего в нашем отеле. И вот тут слушайте: он оказался
красавцем, кавалером какого-то испанского ордена, но, увы, он был
чернокожим. Он был африканцем... Какое мне дело! - он был красив! К нему
вполне подходило его имя Адонис. Я вспомнила ваши уроки; уверяю вас!
Тысячекратно уверяю, что я превзошла своего учителя. Страницы ваших
"Опасных связей" скользят по берегу, а я искупалась в самом потоке. В
отеле я шепнула Мадлене, чтобы она подготовила моего Адониса, дала ему
горячего вина и несколько капель из подаренного вами флакона. Ничего,
подумала я, ничего. Будет маленькая ошибка в мифологии: сделаем так, чтобы
Адонис вместо Эскулапа нашел Венеру. Мадлена осветила всю комнату,
обмахнула пером серебряные зеркала по стенам и поставила около алькова
большой фарфоровый таз, ваш любимый, розовый, прозрачный, так хорошо
освещающий комнату, когда в нем остаются всего две глиняные лампы. Уверяю
вас, что в ту минуту, когда Мадлена меня расшнуровывала, я дрожала не из
страха, а только от любопытства к черной коже. Может ли ваша приятельница,
эта испаночка Кабарюс (говорят, она "завладела" сердцем г-на Тальена, но
разве это сердчишко - неприступная крепость? Правда ли, что ей наскучила
связь с вами и она побывала в руках собственного брата?)... Я была хороша
- Адонис неутомим. Но под утро неожиданно вернулся из Версаля граф Анри, и
мне пришлось быстро спрятать моего черного любовника в комнате Мадлены и
сделать так, чтобы не пахло горьким маслом. Я не впустила Анри, сославшись
на головную боль и простуду, однако мне не удалось заснуть. Я была
разбужена бешеным лаем борзых на каменном дворике перед моими окнами. На
стук Анри я открыла дверь. Он побежал к окну, весело смеясь, он быстро
распахнул гардины, открыл жалюзи, и при свете факелов я увидела, как
собаки рвали на части тело моего Адониса. Он отбивался бешено до тех пор,
пока борзая сука, прозванная Бритвой, не впилась ему в горло. Анри
любовался этим зрелищем и говорил: "Вот видишь, как они дрессированы,
этому черному вору не удалось похитить невинности даже нашей Мадлены,
несмотря на то, что ее целомудрие побывало в двадцати ломбардах". Эти
слова заставили меня рассмеяться. Моя "головная боль" прошла; я бросилась
на шею Анри, и, как говорят поэты, декабрьская Аврора, пробравшись к нам в
альков, застала нас еще не спящими. Можете ли вы меня хоть в чем-нибудь
после этого упрекнуть? Я была безупречна, я могу стать наставницей своего
наставника. Я, вероятно, ошибаюсь, думая, что заболела от простуды, просто
у меня кружилась голова оттого, что вечером приходил г-н Бриссо с г-ном
Верньо, с ними кто-то из магистрата и небезызвестный ваш соперник Ретиф де
ля Бретонн, автор "Развращенного крестьянина". Я слышала их разговор с
мужем. Оказывается, старшая дочь Ретифа, восемнадцатилетняя кокетка,
влюбилась в некоего Оже, богатого мулата. Этот Оже приехал из Антилий по