"Анатолий Виноградов. Черный консул [И]" - читать интересную книгу автора

терпеливого собеседника, который слушал не перебивая, с вежливым
вниманием.
- Вот сегодня на улице Гомартен нашли старика. Он лежал мертвый около
самой изгороди дома Казальса, его подняли. Он одет был в верхнее платье
мещанина, при нем не было ничего, что указывало бы на его происхождение,
на его имя. Он показался мне умершим от полного истощения и голода, словно
раздавленным непосильной ношей. У него в желтых руках, похожих на
когтистую лапу хищной птицы, застыли ручки кожаного мешка с заклепанным
замком. Двое с трудом разогнули эти костлявые пальцы и вынули из рук
сумку. Агент магистратов не смог ее открыть и вспорол кожу. Тогда понял,
почему сумка так была тяжела, - в ней был слиток золота величиной в голову
ребенка. Скажите, на что золото этому покойнику? И уверяю вас, господин
Сильвестр де Саси, когда волнуется парижская чернь, она волнуется ради
ничтожных житейских благ, а тут у нее на мостовой помирает от истощения
человек, несущий несметные богатства.
- Однако вы рассуждаете, как светский философ, - возразил Сильвестр де
Саси. - Я даже не знаю, кто является настоящим вашим наставником: господин
Жан Жак Руссо или святой Бенедикт Нурсийский.
Монах осенил себя крестным знамением:
- Что вы, что вы, господин Сильвестр де Саси, я не читал никогда
никаких книг, кроме священного писания и устава ордена святого Бенедикта,
но жизнь учит, а глаза наблюдают. Ведь двадцать девятого апреля, если не
ошибаюсь, был случай в предместье Сент-Антуан, на фабрике господина
Ревельона. Брат мой служит у него счетоводом, и он клялся, что сказал мне
сущую правду. Господин Ревельон был простым печатником набоек, и только
трудолюбие и усердие с божьей помощью превратили его в собственника
богатой мануфактуры, кормившей четыреста рабочих. Жадность человека не
имеет предела, эти люди хотели повышения заработной платы, а господин
Ревельон на собрании перед выборами в Национальную ассамблею заявил, что
рабочим достаточно пятнадцати су дневного заработка. Вот отсюда гнев,
алчность породили бунт, гордыня породила непослушание законной власти,
бунт и непослушание породили кровь. Два дня толпа громила дом Ревельона.
Гвардейцы прикладами и штыками проложили дорогу сквозь толпу, и, несмотря
на то, что двести человек пали под стенами этого дома, толпа алчного люда
стремилась к дому богатого Ревельона. Только пушки, заряженные картечью,
да фитили, зажженные канонирами, напугали бунтарей, они разбежались. Разве
угодно богу такое несмирение?
- Согласитесь, однако, дорогой брат, - возразил Саси с улыбкой, - что
на пятнадцать су можно только медленно умирать, а не жить, да еще с
семьей. Уж если вы завели этот разговор, я должен вам сообщить, что
крестьяне в окрестностях Парижа настолько повысили цену на самые простые
овощи, что я сам вынужден обрабатывать свой огород. Любой крестьянин
скорее повезет в Париж продукты своего хозяйства, зная, что парижанам
сейчас приходится туго, чем продаст их на месте. Я вижу, что вихри вокруг
Парижа залетают к вам сквозь слуховые окна, кровлю и через башенные ходы
вашего аббатства. Вы в смятении, дорогой брат.
Монах покачал головой, но в это время отец Томасьер веселым, спокойным
и уверенным шагом вошел в комнату, зажимая шаплетки [четки] левой рукой, и
приветствовал ученого. После первых приветствий Саси беседовал с отцом
Томасьером на тему о последних работах конгрегации. Старик, голубоглазый,