"Анатолий Корнелиевич Виноградов. Осуждение Паганини " - читать интересную книгу автора

вожжами, выкриков, несколько ударов бича, и, переминаясь с ноги на ногу,
усталые клячи поворачивают в противоположную сторону.
Вот уже городская площадь. Германо-ломбардские старинные дома XII
столетия. Красный и розовый мрамор, высокий шпиль собора. Вот дом с
островерхой крышей из красной черепицы. Низкие, но широкие двери
гостеприимно открываются перед гостями. Старший брат отца, Витторио
Паганини, стоит на пороге. Седой парик из собственных волос, красный нос,
оловянные глаза, грубый, сухой, покрытый тончайшими морщинами подбородок с
черной ямкой посредине, будто следом воткнутого гвоздя, уши маленькие,
серые, как будто давно не мытые.
Глаза производят неприятное впечатление на мальчика. После взаимных
приветствий дядя откидывает полу камзола, достает из кармана табакерку,
нюхает табак и чихает. Слезы льются из глаз. Дядя смахивает слезы платком из
зеленого шелка с вышитыми крест-накрест большими ключами. Такие платки имели
только лица духовного звания или те, кто внес богатый вклад на церковь.
Прошло утро. Никколо вместе с матерью отправляется в церковь. Мать
жарко молится перед фреской, на которой изображен ангел, играющий на
скрипке...
Ночью у матери лихорадка. В пути держалась крепко, - вечный страх за
Никколо, боязнь, что побои отца сведут ребенка в могилу, постоянное
стремление сберечь лишний кусок для сына заставляли перемогаться, скрывать
свои страдания. А здесь, в Кремоне, в первый же день пошла на исповедь.
Внезапный обморок сломил ее силы.
Под утро, разметавшись в жару, она позвала сына. Долго смотрела на него
молча, потом слабым голосом Проговорила:
- Мальчик, нынче ночью ангел, тот самый, которого мы видели на святой
картине в соборе, сказал мне, что ты будешь первым скрипачом мира. Недаром
мы приехали в этот город. Тут жили лучшие скрипичные мастера - Амати,
Гварнери и Страдивари. Я чувствую, что здесь ты похоронишь свою мать. Обещай
мне никогда не расставаться со скрипкой.
Мальчик был испуган, он бросился на колени и заплакал. Лицо стало еще
более уродливым, когда по выдающимся скулам к треугольному подбородку
побежали слезы. Никколо обещал матери исполнить все, что она просит. Он
обещал бы в тысячу раз больше, лишь бы не слышать ее жалоб и не испытывать
этого ужаса, который охватил его при мысли о том, что мать может уйти от
него навеки.
Проходили дни. Никого хоронить не пришлось. Мать выздоровела.
Дядя со дня на день становился все веселей и ласковей, он все чаще
заговаривал с Никколо, и легкое подозрение закралось в сердце мальчика,
приобретшего первый жизненный опыт в "Убежище". Маленький Паганини
насторожился, как взрослый, он почувствовал, что отец недоговаривает чего-то
в беседах с дядей и дядя намеревается через него, Никколо, выведать то, что
прячет так старательно отец. Но мальчик сам ничего не знал и первый раз
пожалел о том, что он плохо осведомлен в делах отца. На всякий случай он
делал, однако, вид, что ему кое-что известно, но что он должен молчать.
Маневр удался. С этого дня дядя был почти в его руках.
- Ты раздираешь мне уши своей игрой, у тебя ужасная скрипка! - заметил
однажды дядя.
Маленький Паганини чувствовал, что это только начало большого
разговора, и приготовился. Он опять принял вид человека, затаившего какой-то