"Анатолий Корнелиевич Виноградов. Повесть о братьях Тургеневых " - читать интересную книгу автора

мальчика, вдумчивого и спокойного, он превращался в человека бесповоротных
решений. При наружном спокойствии и холодности он мог проявить железную
настойчивость и бешеную смелость в действии. Мозг его работал бесшумно,
мысли не сопровождались словами. Как большой и могущественный механизм, при
внешней неподвижности бесшумно действующих машин, при полной неизменности
облика, не ускоряя походки, без единого лишнего слова и жеста, он привык
накоплять, пускать в ход и останавливать гигантскую энергию свободолюбивой и
самоотверженной мысли. Большинство окружавших в Геттингене этого юношу не
понимали его. Он казался замороженным, педантичным, замкнутым ученым, сухим
и нелюбопытным. Однако не было человека во всем студенческом кружке, который
бы сумел с такой зоркостью схватить неуловимые черты характера собеседника,
заметить все мелочи и понять сущность человеческих побуждений. Все это было
проникнуто не сухим и праздным любопытством аналитика, а горячими мыслями о
человеческой солидарности, ставшими второй природой молодого масона. Это был
редкий представитель человеческой породы, обладавший быстротой перехода от
мысли к воле, от представления к действию. Большие и малые дела этого
единственного мира в одинаковой степени были ему доступны.
Там, где многие страдают оттого, что замкнутые личные состояния
являются центром тяжести внимания, Тургенев не страдал, так как очень мало
занимался собою. Вопросы собственного, ограниченного, личного порядка были
для него чужими. Он весь представлял собою гармоническую и музыкальную
восприимчивость, работу какого-то большого, красиво устроенного инструмента,
отзывающегося на впечатления большого и малого внешнего мира. В этом
состояла тайна его внутреннего спокойствия. В этом был секрет его прелести.
В этом были черты очарования, недоступного обычному взгляду. Но, в отличие
от брата Александра, он не спешил эту восприимчивость израсходовать тотчас
же в лирических строфах или элегических строчках. Характерной его чертой
было полное отсутствие поэтического и особенно лирического стремления.
Однако временами он мог смеяться. В тот день, о котором мы говорим, Николай
Тургенев хохотал, кидаясь на кожаный диван, вскакивал снова, брал книжку,
лежавшую на столе, читал дальше и опять смеялся, временами беззвучно, а
временами звонким и заливистым хохотом. Автор книжки сидел перед ним. Это
был человек немного старше Николая Тургенева. Это был закадычный друг
Александра - Андрей Кайсаров. Книжка, им написанная, прославила автора среди
геттингенских студентов. Она-то и была предметом насмешки, добродушной и
беспощадной в этом добродушии насмешки молодого Тургенева. Кайсаров писал
по-латыни солидную и серьезную диссертацию об освобождении крестьян. Николай
Тургенев, к этому времени целиком ушедший в изучение политической экономии,
в изучение истории феодализма, в изучение истории крепостного права,
разбирал абзац за абзацем кайсаровскую статью и бранил автора. Кайсаров
сначала был обижен, потом начал спорить, потом почувствовал себя побежденным
и наконец позабыл даже свою первоначальную фразу: "Когда ж этот мальчишка
успел это прочесть и передумать?" Кайсаров просто, как человек честной и
серьезной мысли, слушал молодого Тургенева и учился у него. Тургенев
говорил:
- Знаете ли, Андрей Сергеевич, ничему не нужно удивляться. История не
есть результат произвола. Никакой каприз не может ее свергнуть с дороги. А
ваша латинская диссертация как раз обратное утверждает. Это - ошибка. Вы
говорите "толчки", вы говорите "катастрофы". Профессор Сарториус прав, когда
говорит, что катастроф не бывает необоснованных. Назовите мне, с какой