"Николай Вирта. Одиночество " - читать интересную книгу автора

пролетариев, дух этого класса, думы и помыслы рабочих, их непреклонная
уверенность в том, что именно они свалят царский строй и будут хозяевами
страны.
И понимал Антонов, что среди этой спаянной своими кровными интересами
массы ему не будет места и на волне пролетарского восстания ему не
подняться. Он пришел на завод чужим, чужим и остался, не сроднившись с
соседями по работе, ни с кем не подружившись. Люди косо посматривали на
Антонова, его путаная болтовня претила им, они тотчас разгадали, что за
птица перед ними...
И бежал Антонов в село, где все было привычное, свое, понятное, где мог
он мечтать вылезти в вожаки "серой мужицкой скотинки"; впрочем, ее он тоже
презирал. Когда же объявились в губернии "вольные степные братья" с сильным
эсеровским душком, Антонов примкнул к ним. Вот где можно было развернуться
его бесшабашной натуре, погулять, пограбить, пожить, как душе хочется... Жил
он в лесах и лощинах, в землянках, вырытых на скорую руку, холодными зорями
сиживал в засадах, поджидая урядника, стражника или станового пристава,
чтобы либо прикончить зазевавшегося полицейского, либо избить до полусмерти,
отнять оружие, обмундирование и пустить шагать до дому в чем мать родила.
И где бы он ни шатался, всегда таскал в кожаной сумке приключенческие
романы и описания жизни великих людей.
Заманчивой показалась ему потом, когда эсеры, организовавшись, начали
террор, кровавая дорожка боевиков: налеты, засады, "грабь награбленное",
"смерть палачам", с громадными жертвами убиваемых и с бесконечной легкостью
заменяемых новыми палачами.
Бесилась, играла и бушевала молодая кровь. Полыхающие в ночи пожары,
погони и тайные пристанища, запах динамита, веселая, разгульная и
бесконтрольная жизнь...
Однажды Антонова поймали. В камере, холодной и промозглой, остыла
кровь; Антонов понял: игра окончена, надо расплачиваться за то, что было.
Его судили в пасмурное осеннее утро девятьсот шестого года. Плешивый
старик судья спросил Антонова:
- Во имя чего вы убивали и грабили?
- Во имя революции, - горделиво ответил Антонов.
- А вы знаете, что это такое - революция?
- Получше, чем вы, надо думать, - прозвучал резкий ответ.
- К какой партии вы принадлежите?
- Я эсер.
- Значит, вы пошли к эсерам, чтобы убивать и грабить?
И укатали его на двенадцать лет.
Иногда Антонову казалось, что он действительно зря полез в эту кашу,
порой верил, что вдруг вспыхнет пожар и он будет одним из героев.
И вдруг перестал дичиться, начал вслушиваться в разговоры политических
каторжан, спорил с ними, из обрывков чужих мыслей плел свои бестолковые
планы и честолюбивые мечты.
Он повеселел, часто слышали его смех и пение.
Петра Токмакова отправили в другую тюрьму. Антонов заскучал,
затосковал... Глаза ввалились еще глубже, еще явственнее проступили скулы на
щеках, обтянутых серой кожей, он часто впадал в хандру. Мечты разлетались
прахом, ничто не радовало его. На Руси серая тишь, никаких вестей о грядущем
бунте, тюрьма угнетала и давила Антонова, побеги не удавались.