"Станислав Виткевич. Сапожники" - читать интересную книгу автора

как говорят поляки. Вас интересуют лишь связи понятий между собой. (Плачет.)
Скурви. Например, связь понятия вашего тела, то есть, точнее говоря,
его протяженности как таковой, с понятием такой же протяженности моего
тела - хи, хи, хи, ха, ха, ха! (Истерически смеется, затем недолго рыдает и
наконец обращается к Саэтану, который только что перестал плакать, а значит,
был момент, когда плакали все трое - даже подмастерья всхлипывали тоже.) Во
всем том, что вы говорите, меня смущает только одно: ваша забота лишь о
собственном брюхе - фу, что за банальности я говорю. У нас же есть идея.
Саэтан. Меня уже воротит от бездуховности нашего разговора, - как кал
кургузого капрала на Капри - эта нешуточная шутка непосредственно выражает
мерзопакостное состояние моего духа. У вас есть идея, потому что у вас брюхо
набито досыта и времени полно.
Княгиня (шьет башмаки). Так - вот так - и вот так...
Скурви. Ваш плоский, как солитер, материализм меня поражает. Что-то
будет дальше, дальше, дальше... Я до посиненья завидую вашей возможности
говорить правду и непосредственно переживать ее. Это человечество,
пожирающее само себя, начиная с хвоста, пугает меня как призрак будущего.
Саэтан. Да ты сам, киска, стоишь на защите лишь собственного пуза - эта
сказанная мною банальность жжет меня, как раскаленное железо в заднем
проходе. Новую жизнь мы создадим только тогда, когда преодолеем проблемы
собственного брюха, - интересно, это мое глубочайшее убеждение или пустая
красивая фраза? Повернуть культуру вспять, не теряя при этом высоты и
бодрости духа, - вот наша магистральная идея. Начало этому может положить
отмена национальных рогаток и препон.
Скурви. Извините, Саэтан, но я в это не верю, несмотря на то что минуту
назад я сам говорил то же самое. Но... (Подумав.) Да, я признаюсь - мы не
можем добровольно отказаться от знамени всей нашей жизни, это вещь
архитрудная. Парочка каких-то святых это сделала, но ведь никто же не знает,
какое им это доставило наслаждение, правда, в несколько ином, "малопонятном
для нас измерении.
Саэтан. За все должна быть компенсация. А сколько святых терпели
нечеловеческие муки до конца своей жизни из-за непомерных амбиций,
заносчивости и организационных неурядиц...
Скурви. Подождите, разрешите мне подумать, как когда-то говорил Эмиль
Брайтер: если бы никто не стремился к более высокому уровню, ничего бы не
было - никакой науки, культуры, искусства, власть коммунистического,
тотемного, первобытного клана только лишь начало...
Саэтан. Я знаю: это как поймать шестьсот рыбин, в то время как соперник
только триста, и, скажем, двести бросить обратно в море...
Скурви. Умничаете вы, Саэтан, потому что очень вы умный. Ну, правил бы
этот клан до тех пор, пока солнце не погасло, ну и что? Бесформенный,
бесструктурный, неспособный преодолеть собственные догмы относительно
общественного развития. Но я свой обычный, будничный денек, право на который
я, мелкий, провинциальный, вышедший из самых низов буржуа, заслужил
многолетними узаконенными убийствами, основанными на правовой науке,
добровольно не отдам никогда. А с другой стороны, я не верю в ту новую
жизнь, которую собираетесь построить вы, - вот перед вами моя трагедия как
на сковородке.
Саэтан. Да мне на нее на..., плевать! Если будут уничтожены барьеры
между нациями, возможности откроются безграничные. Мысли, рожденные тем,