"Георгий Николаевич Владимов. Письмо в правление Союза писателей СССР" - читать интересную книгу автора

для вас палуба в океане, на которую усталый пилот мог посадить машину, когда
не принимали отечественные аэродромы. Но ведь советовал вам изгнанник, а вы
не слушали: "Протрите циферблаты! - ваши часы отстали от века", впору уже не
о палубе говорить - о целых островах, если не материке. И попробуйте не
посчитаться с нарастающей жаждой читателя, который, в отличие от вас,
текстом интересуется, а не выходными данными, - все меньше у него охоты
разбирать седьмые-восьмые копии, он хочет иметь - книгу.
Россия всегда была страною читателя - и такого, что в семи водах испытан,
в бессчетных огнях. Чем ему только мозги не пудрили - и казенной хвалою, и
списками сталинских, в Лету канувших лауреатов, и постановлениями об
идеологических ошибках, и докладами ваших секретарей, и всевозможными
анафемами, и публицистикой "знатных сталеваров", - и все же не сплошь
запудрили; выстояла, выкристаллизовалась лучшая его часть, знающая цену
честной, не фальшивой книге. Этот читатель, помимо своей основной
обязанности - просто читать, - принял еще оброк, наложенный временем, -
сохранять книги от физической смерти, и тем бережней, чем рьяней их изымают.
Тридцать лет он хранит Есенина, пока не дождался переиздания, еще хранит -
машинописного Гумилева, уже хранит - "Ивана Денисовича" в "Роман-газете",
принял на сохранение - "В окопах Сталинграда" с библиотечным штампом:
зачитал ли, украл, выпросил? - но уберег от гильотинного ножа.
Вы предлагали мне "определиться", сделать выбор, - но, боюсь, он не между
Тамиздатом и Тутиздатом, он - между читателем и вами. Между ним, кто хранил
и мои "новомировские" комплекты, переплетал - без надежды, что издадут, и на
северных флотах - переписывал от руки в тетрадки, - и между вами, кто не
выполнил передо мною элементарных обязанностей профессионального союза. Ваше
бюро пропаганды не рекомендовало читателям встречаться со мною, ваша
правовая комиссия не вступилась за мои права, попранные издательством "Со-
ветская Россия", знакомство с иностранной комиссией вполне исчерпывается
эпизодом с приглашением от "Гильдендаля". А могло ли иначе быть? Могли б вы
на йоту отступить от главного своего предназначения?
Как заведомо отвергаются проекты вечного двигателя, так должно отбросить
все попытки руководить литературным процессом. Литературой управлять нельзя.
Но можно помочь писателю в его труднейшей задаче, а можно и повредить.
Могучий наш союз неизменно предпочитал второе, бывши - и оставаясь -
полицейским аппаратом, вознесшимся высоко над писателями и из которого
раздаются хриплые понукания и угрозы - и если б только они. Не стану
зачитывать присталинский список - кому союз, вернейший проводник злой воли
власть предержащих, да со своей еще ревностной инициативой, первоначально
оформил дела, обрек на мучения и гибель, на угасание в десятилетиях
несвободы, - слишком длинно, более 600 имен, - и вы оправдаетесь: это ошибки
прежнего руководства. Но при каком руководстве - прежнем, нынешнем,
промежуточном - "поздравляли" с премией Пастернака, ссылали - как тунеядца -
Бродского, зашвыривали в лагерный барак Синявского и Даниэля, выжигали
треклятого Солженицына, рвали из рук Tардовского журнал? И вот, не просохли
еще хельсинкские чернила, новые кары - изгоняя моих коллег по Международному
ПЕН-клубу. Да что нам какой-то там ПЕН, когда уж мы двух нобелевских
лауреатов высвистели! - и как не воскликнуть словами третьего: "Лучших сынов
Тихого Дона поклали вы в эту яму!" Ну, может быть, хватит? Опомнимся?
Ужаснемся? Так ведь для этого, по крайней мере, Фадеевым надо быть. Но,
травя, изгоняя все мятущееся, мятежное, "неправильное", чуждое