"Сердцеед" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 2

Мишель словно окаменела от его слов, краска отхлынула от ее лица, и оно стало белее снега. Его внешность, рост, мускулатура, запах его сильного тела смущали ее, а смысл его слов ускользал от затуманенного сознания. Он был слишком близко! Но вот, наконец, его слова выстроились по порядку, и значение произнесенной им фразы изо всех сил хлестнула Мишель по лицу. Паника и ярость уступили место шоку. Она отодвинулась от него и прошептала:

- Это что, шутка?

Его слова были отвратительными, жестокими. Сейчас она не могла себе позволить даже ответить на это оскорбление. Ей нужны его помощь, сотрудничество, если она хочет спасти ранчо, но гордость все же одержала верх. Мишель почувствовала, как внутри все застыло, подбородок задрался вверх. Она понимала, что играет с огнем. Рафферти и при более благоприятных обстоятельствах не стоило бросать вызов.

Джон выглядел безразличным, и, тем не менее, его глаза прищурились, наблюдая за нею. Мишель чувствовала, что он из последних сил контролирует себя, чтобы не сдвинуться с места.

- Похоже, что я шучу? – Спросил он обманчиво мягким, и тем не менее опасным как кинжал тоном. - При вас всегда был какой-нибудь сосунок, который содержал вас, исполнял ваши прихоти. Почему бы и мне не попробовать? Правда, у вас вряд ли получится манипулировать мной, как другими бедолагами, но вряд ли сейчас у вас есть возможность быть слишком разборчивой.

- Что Вы знаете о разборчивости? - Мишель побледнела еще сильнее, продолжая отступать назад. Джон приблизился к ней почти вплотную, так что она могла ощущать его дыхание на своей коже.

У него было очень много женщин, Мишель даже не хотела думать насколько много, потому что размышление об этом глубоко внутри причиняло острую боль. Те другие женщины тоже чувствовали эту беспомощность, вызванную его горячим телом, и неуемной сексуальностью? Она не могла управлять своими инстинктами и ответом собственного тела на него. Она всегда ощущала слабость, там, где дело касалось Рафферти, и именно это пугало ее, заставляло бороться с ним все эти годы. Она просто не могла позволить себе оказаться в одном ряду со всеми его любовницами, позволить ему использовать себя подобно жеребцу, покрывающему кобылу. Это слишком много значило бы для нее, и слишком мало для Джона Рафферти.

- Прекратите пятиться назад, - услышала она его голос, мягкий, как прикосновение бархата.

«Эту интонацию он использует ночью» - неожиданно, эта мысль пришла в голову Мишель, и в ее голове помимо воли пронеслась картина: вот Джон накрывает обнаженное женское тело своим, поджарым, сильным телом, и шепчет ей на ухо неприличные вещи. Рафферти вряд ли был утонченным любовником. Он был сильным, почти диким, разрушающим любые женские барьеры и штучки. Мишель из последний сил заставила свое воображение уняться, отвернувшись от своего собеседника.

Когда Мишель отвернулась от него, Джона захлестнула волна гнева. Она отвернулась с таким видом, словно ей было противно смотреть на него, словно сама идея разделить с ним постель вызывала у этой выскочки тошноту. Кипя гневом, он обошел стол, и, схватив Мишель за руки, притянул к себе. Но, даже будучи в бешенстве, он мог думать сейчас только о том, что впервые касается ее, ощущает в своих руках ее мягкое хрупкое тело. Его руки еще сильнее прижали Мишель к себе, пальцы ныли от желания задержаться в таком положении подольше, изучить, потрогать, погладить. Желание обладать ею вернулось снова, возобладав над гневом.

- Нечего задирать нос и строить из себя «Ледяную принцессу», - произнес он хрипло. – Ваше маленькое королевство развалилось ко всем чертям, детка, если вы случайно этого не заметили. Ваши бывшие приятели отвернулись от вас, когда узнали, что денежек больше нет. Уверен, они и не подумали предложить вам помощь, не так ли?

Мишель выпрямилась и попыталась отстраниться.

- Я не просила их о помощи! – Выкрикнула она. – Я не хочу ничьей помощи, и меньше всего, Вашей!

- Почему? Он слегка встряхнул Мишель, его глаза были сужены и пылали гневом. – Я могу себе позволить вас, детка.

- Я не продаюсь!

Мишель попыталась отступить, но не смогла даже пошевелиться, ей не справиться с его стальными мышцами.

- А меня не интересует покупка, - пробормотал Джон, опуская голову. – Всего лишь аренда, на некоторое время.

Из горла Мишель вырвался протестующий крик, она еще раз попыталась вырваться из его рук, но Джон запустил руку в ее волосы, захватил их в кулак и притянул к своему лицу. Она увидела темные зрачки его глаз, пылающие неутолимой жаждой, и задрожала, словно испуганное животное. Ее ресницы затрепетали, глаза закрылись, когда она прижалась к нему, сдаваясь. Много лет она мечтала о его поцелуе, о том каким он будет на вкус, представляла прикосновение его губ: будут ли они мягкими и нежными, или жесткими и требовательными. Наслаждение взорвалось в ней подобно шаровой молнии, заполняя с ног до головы горячей лавой.

Теперь она знала. Теперь она знала теплый, пьянящий вкус его поцелуя, твердость его губ, настойчивые движения языка, входящего в ее рот. Так или иначе, ее руки сейчас обнимали плечи Джона, цеплялись за влажную ткань его рубашки, стараясь прикоснуться к твердому обнаженному телу. Она прижималась к нему, а он еще крепче стискивал ее сильными руками, и целовал глубоко и страстно, снова и снова. Мишель не чувствовала того, что одежда его была влажной, только жар и твердость, и смутно понимала, что если сейчас сама не прекратит это безумие, он точно не остановится. Она не хотела останавливаться. Сегодня все преграды, что она возводила внутри себя, разрушились. Ей хотелось просто лежать рядом с Джоном, и наслаждаться прикосновениями его рук и губ. Мишель знала теперь, каким восхитительным это было бы, но также она твердо знала, что не должна допустить этого. Ее чувства к Рафферти были настолько сильными, что пугали. Он пугал ее. Отношения с ним значили для Мишель слишком много, и она знала, что когда пришел бы момент расставания, она просто не смогла бы этого вынести. Поэтому, со дня их знакомства она старалась держаться от Джона Рафферти подальше.

Собрав последние остатки воли, Мишель прервала поцелуй, и, положив руки ему на плечи, оттолкнула. Она знала, что ей не хватит физической силы, чтобы справиться с ним, и когда он отстранился, поняла, что это был его собственный выбор. Он наблюдал за ней, ожидая ее решения. В комнате повисла тишина, Мишель изо всех сил пыталась вернуть себе самообладание под его пристальным взглядом. Она чувствовала, что ситуация вышла из под контроля. В течение десяти лет она тщательно взращивала враждебность между ними, боясь, что он узнает о ее истинных чувствах к нему. Слишком часто она наблюдала за женщинами, влюбленными в Джона Рафферти, за тем как загорался их взгляд, стоило им только увидеть его, как он ухаживал за ними, но потом бросал и находил себе новый сексуальный объект, и блеск в глазах брошенных женщин сменялся болью, тоской и пустотой. Теперь он смотрел на нее, как на новую игрушку для секса, именно этого все эти годы Мишель старалась избежать. Она не хотела, чтобы Рафферти видел в ней женщину, не хотела присоединиться к той шеренге женщин, которых он использовал и оставил. Тем более сейчас, когда у нее и без того достаточно проблем, не хватало еще добавить к ним разбитое сердце, а Джон Рафферти был ходячей головной болью для всего женского пола. Она и так на пределе, больше ударов ей не вынести, ни эмоциональных, ни материальных.

Пристальный взгляд Рафферти жег ее с черным огнем, скользя медленно по телу, будто измеряя ее груди, бедра, ноги, прикидывая, подойдут ли они ему, доставят ли удовольствие. Он никогда не смотрел на нее так прежде, и это одновременно было приятно и пугало Мишель. В его глазах был секс. В своем воображении он уже был в ней, пробовал ее на вкус, трогал ее, доставлял ей удовольствие. Это был взгляд, которому мало женщин могли сопротивляться, он был полон бессовестной сексуальности, чувственного опыта и высокомерной уверенности, что нет женщины, которая устоит перед ним. Он хотел ее, и собирался получить то, что хочет. Но Мишель не могла позволить этому случиться. Вся ее жизнь прошла, словно в тюрьме из шелка. Сначала ее душил своим обожанием отец, затем Роджер Бэкмен, ее муж, от чьей одержимой ревности она еле выжила. Впервые в жизни она была одна, отвечала сама за себя и находила в этом множество преимуществ. Потерпит она поражение, или преуспеет, теперь Мишель будет отвечать за себя сама, не обращаясь ни к кому за помощью. Она видела Джона насквозь: он хотел ее, но он не любил, и даже не уважал ее. Он считал ее бесполезным паразитом, живущим за счет мужчин.

Медленно, словно ее мышцы болели, она отошла от Джона и села за стол, наклонив голову, таким образом, чтобы он не мог видеть ее лицо. Снова, гордость и привычка пришли на помощь; ее голос был спокоен и холоден, когда Мишель произнесла:

- Как я уже сказала, у меня нет денег, чтобы вернуть вам долг прямо сейчас, и я понимаю, что этот долг давно просрочен. Решение зависит от Вас.

- Я уже сделал свое предложение, - прервал ее Джон, его глаза угрожающе сузились. Он подошел к столу, облокотившись бедром о стол так, что оно почти касалось ее руки. Мишель сглотнула, почувствовав, как пересохло у нее во рту, стараясь не смотреть на сильные, прикрытые хлопчатобумажной тканью мускулы. Тогда он наклонился к ее лицу, и это было еще хуже, потому что его торс приблизился к ней, заставив откинуться назад на стуле.

- Все, что вам нужно сделать, это прекратить свои игры и перестать притворяться, что вам не понравилось то, что сейчас происходило между нами.

Мишель сделала вид, что не слышит его слов.

- Если вам нужна немедленная выплата кредита, я должна буду продать оставшийся скот, чтобы выручить деньги, но мне хотелось бы избежать этого. Я рассчитываю продать скот, чтобы держать ранчо на плаву. Я могу продать часть земли, чтобы достать деньги, но это, конечно, займет больше времени. Я не могу обещать деньги даже через шесть месяцев, это зависит от того, как быстро я смогу найти покупателя.

Мишель задержала дыхание, ожидая его ответ. Продажа части земли была единственной возможностью, которую она видела, но это зависело от того, готов ли он ждать. Рафферти медленно выпрямился, его темные брови, сошлись на переносице, словно она опять разозлила его.

- Стоп, детка, давай еще раз по порядку. Что ты имела в виду, сказав «ранчо на плаву»? Ранчо больше нет.

- Вы ошибаетесь.

В голосе Мишель звучало отчаянное упрямство. – У меня все еще осталось немного скота.

- Где?

Джон не верил ей, это было очевидно.

- На южном пастбище. Забор с восточной стороны нуждается в ремонте, и я не могу…

Мишель запнулась, увидев, как его лицо темнеет от гнева. Почему это его так разозлило? Их земли граничат главным образом на севере, и его табунам ничего не угрожает.

- Хм, а можно еще вопрос? – Спросил Джон, еще больше свирепея. – Кто, интересно знать, работает с этим стадом?

Вот оно что. Он не верит ей, потому что знает: на ранчо не осталось ни одного наемного работника. Мишель вздернула подбородок, бросив на него гордый вызывающий взгляд.

- Я.

Конечно, он не ожидал от нее такого. По мнению Рафферти, меньше всего Мишель была приспособлена к работе на ранчо. Джон провел по ней взглядом, сверху донизу, и его брови, удивленно поднялись. Она понимала, что он видит преднамеренно созданный сегодня образ «Золотой девочки». Ногти на руках и ногах покрыты светло сиреневым лаком, белые сандалии на высоких каблуках, белые льняные штаны и белую шелковую рубашку, влажную, после их объятий. Неожиданно Мишель поняла, что ее одежда по-настоящему мокрая, и против воли краска залила ее лицо. Но она не позволит ему заметить ее смущение, подбородок Мишель задрался еще выше, и она с вызовом посмотрела на него.

- Отлично, - сказал Джон, растягивая слова. – А теперь я хочу посмотреть на ваши руки.

Руки Мишель инстинктивно сжались в кулаки, ее взгляд впился в Рафферти.

- Зачем?

Он двигался слишком быстро, и прежде чем Мишель успела отскочить, поймал ее запястья и притянул их к себе. Она отступила, отстраняясь, чтобы избежать его прикосновений, но он просто разжал ее руку, открыл ее пальцы, и повернул к свету. Его лицо было бесстрастным, в течение минуты, пока он разглядывал ее. Потом он схватил другую руку, и тоже внимательно осмотрел. Он нежно провел подушечками пальцев по царапинам и вздувшимся натертым мозолям. Губы Мишель были упрямо сжаты, лицо выражало безразличие к происходящему. Она не стыдилась своих рук, работа неизбежно оставляет не слишком красивые следы на человеческой плоти. Тяжелый труд был для нее благом, помогая забыть гораздо более болезненные раны. И все же, ей было больно оттого, что Джон увидел следы этого труда. Он словно раздел ее донага, заглянул в самую душу. Ей не хотелось, чтобы хоть кто-то так много знал о ней, ей был не нужен его неизвестно откуда взявшийся интерес к ее персоне. Ей не нужна жалость, и меньше всего она хотела, чтобы Джон Рафферти изменил свое мнение о ней.

Сейчас он пристально изучал ее, потемневший взгляд долго скользил по застывшему лицу и упрямо вздернутому подбородку. Все инстинкты самосохранения в голове Мишель отчаянно били тревогу. Слишком поздно! Возможно, слишком поздно стало с того момента, когда он ступил на ранчо Кэботов. Мишель с самого начала ощутила в нем напряженное ожидание, которое он до поры контролировал, но она приняла это за его обычную враждебность. Рафферти не привык ждать женщину, которую хотел, а Мишель ускользала от него в течение десяти лет. Единственное время, когда она была по настоящему неуязвимой перед его чарами, было время ее короткого брака. Да и расстояние между Филадельфией и центральной Флоридой измерялось не только в милях: это было расстояние между совершенно разными образами жизни, положением в обществе. Но теперь Мишель вернулась в пределы досягаемости, и на сей раз, она уязвима. Она одинока, сломлена, и она должна ему сто тысяч долларов. Он, вероятно, ожидал, что это будет легко.

- Вы не должны работать на ранчо в одиночку, - сказал Джон, и его глубокий голос прозвучал еще более проникновенно, чем обычно.

Он все еще держал ее за руки, и его грубые большие пальцы ласково гладили ее ранки и волдыри. Мишель поняла, что он никогда не причинит ей боль; он держал ее против ее желания, но контролировал свою силу. Его прикосновения был нежными, но она знала, даже не испытав это, что не будет в состоянии отстраниться, пока он сам не позволит ей. Единственной защитой Мишель оставалась насмешка, которую она использовала с самого начала их знакомства. Она послала ему ослепительную, небрежную улыбку.

- Боюсь, что мне ничего другого не остается. Вы сами так мило напомнили мне о том, что все мои бывшие приятели бросили меня.

Его верхняя губа искривилась с презрением к тем "друзьям". Он никогда не любил скучающих и праздных богачей.

- Вы можете переехать ко мне.

Мишель снова ослепительно и надменно улыбнулась, зная, как ненавистна ему эта улыбка из арсенала «Золотой девочки»:

- Но, это заняло бы слишком много времени, чтобы полностью погасить мой долг в сто тысяч, тем милым способом, который вы так любезно мне предлагаете, не так ли? Боюсь, вам это наскучит гораздо быстрее. Интересно, сколько берет хорошая проститутка за одну ночь? Сотню долларов? Даже если бы я расплачивалась с вами по три раза на дню, это заняло бы целый год!

Горячая, темная ярость загорелась во взгляде Рафферти. Он отпустил ее руки, но только чтобы схватить за плечи. Он все еще держал Мишель, в то время как обследовал пристальным взглядом ее тело.

- Три раза в день? – Спросил он с обманчивой мягкостью, скользя взглядом по ее груди и бедрам. – Да, это много. Но вы забыли про интерес, детка. Я довольно сильно интересуюсь вами.

Мишель задрожала в его руках, желая закрыть глаза и не видеть этого взгляда. Она слишком опрометчиво пошутила, и он обернул эту шутку против нее. Да, он был на это способен. Он был настолько сексуально привлекательным, что практически излучал секс, притягивая беспомощных женщин как огонь мотыльков. Отчаянно Мишель пыталась держать себя в руках, и продолжать улыбаться. Небрежно пожав плечами, не смотря на то, что руки Джона все еще лежали на них, она пропела:

- Спасибо. Но, так или иначе, я предпочитаю сгребать навоз.

Если бы после ее слов Рафферти потерял контроль над собой, ей бы, наверное, стало легче. Если бы оскорблениями и насмешками Мишель смогла сохранить дистанцию, она была бы в безопасности. Но, не смотря на то, что руки на ее плечах сжались в кулаки, Рафферти сохранил самообладание.

- Не нужно так старательно притворяться, детка. – Посоветовал Рафферти спокойным холодным тоном. – Мне не потребуется много усилий, чтобы продемонстрировать прямо сейчас то, что вы на самом деле предпочитаете. Лучше поговорим сейчас о вашем чертовом ранчо, и что вы на самом деле собираетесь с ним делать.

На мгновение ее глаза заполнились безграничным отчаянием, хотя он не был уверен, в том, что увидел. Но лишь на секунду. Затем кожа словно натянулась на точеных скулах, и знакомый холодок во взгляде вернулся, ее глаза, светло зеленого цвета, пухлые губы, которые совсем недавно прижимались к его губам, произнесли:

- Ранчо - моя забота.

Мишель категорично отвергала его помощь. Она слишком хорошо знала цену, которую ей придется заплатить, если она уступит ему.

- Единственное, что касается вас, это когда вы собираетесь потребовать свой долг.

Наконец он выпустил ее плечи и снова прислонился к столу, вытянув длинные ноги.

- Сто тысяч – крупная сумма. Не так легко получить их наличными.

Ей не стоило это объяснять. Джон мог бы быть миллионером, но деньги владельца ранчо в основном вложены в землю, и постоянно находятся в обращении, чтобы расширяться, ранчо постоянно требует вкладов. Наличные деньги не так просто достать, чтобы потратить их впустую на развлечения.

Ее подбородок окаменел.

- Когда вы хотите получить свои деньги, требовательно спросила она. – Сейчас, или позже?

Его темные брови поднялись.

- Учитывая обстоятельства, вам следует вести себя со мной поласковее, вместо того чтобы огрызаться. Почему бы вам не продать и скот, и ранчо? Вы все равно не сможете управлять им, а так по крайней мере у вас будут деньги на жизнь, пока вы не найдете другого дурака, который решит все ваши проблемы.

- Я могу управлять ранчо, - она вспыхивала, бледнея. Ранчо было единственным, что у нее осталось.

- Нет, детка, не можешь.

- Не называйте меня деткой! Ярость в собственном голосе ошеломила Мишель. Каждую женщину он называл «детка». Это слово ничего не значило, потому что слишком много других женщин слышали от него то же самое. Это было выше ее сил, воображение рисовало картину, Рафферти ежит с незнакомкой, и Большим пальцем он поймал ее за подбородок, поднимая ее лицо к себе, и ласково провел им по губам Мишель.

- Я буду называть тебя так, как захочу… детка, и тебе придется это проглотить, потому что ты должна мне деньги, которые не можешь вернуть. Мне нужно немного подумать о сложившейся ситуации. Пока я размышляю, почему бы тебе не подумать о том же?

Слишком поздно она попыталась отодвинуться, но Рафферти все еще держал ее подбородок, и его теплый рот прижался к ее губам прежде, чем она могла освободиться. Ее глаза закрылись, и Мишель из последних сил попыталась проигнорировать волну удовольствия, охватившую все ее существо. Она дернулась, когда почувствовала язык Джона, проникающий в ее рот. Она вновь попыталась отвернуть голову, но он предупредил это движение, прижавшись к Мишель мускулистыми бедрами. Она задрожала. Рафферти целовал ее с такой страстью, словно хотел завладеть ею целиком, без остатка. Даже мелькнувшая мысль о том, что это искусство он приобрел, целуясь с сотнями женщин, не уменьшало сейчас удовольствия от поцелуя. Она была в его объятьях, впитывая его прикосновения, его запах, разрываясь между удовольствием, болью, и желанием большего. Она хотела его. Она всегда хотела его. Он был ее навязчивой идеей с того момента, когда она впервые увидела его, и все эти годы жила мечтой о нем.

Рафферти нехотя оторвался от ее губ, поднял голову, его темные глаза были прикрыты веками, а рот был влажным от поцелуя. На его твердом лице появилось выражение победителя, поскольку он рассмотрел лицо Мишель. Она нехотя посмотрела на Джона, ее взгляд выдавал растерянность и желание, губы покраснели и припухли. Очень мягко он отстранился, все еще обнимая ее за талию, пока не убедился, что она твердо стоит на ногах, и только после этого отпустил.

Как всегда, когда он возвышался над нею, Мишель автоматически отступила на шаг. Отчаянно она пыталась взять себя в руки, искала слова, чтобы объяснить, что произошедшее ничего для нее не значит, но поверит ли он? Правда была очевидна. Вновь надевать маску холодности и отчужденности, было бесполезной тратой времени, и она не собиралась даже пытаться. Все, что она могла сделать, это не допустить продолжения.

Мишель побледнела, но прямо посмотрела ему в лицо, изо всех сил сцепив пальцы рук.

- Я не буду спать с вами, чтобы заплатить долг, независимо от того, что вы решите. Вы приехали сюда сегодня вечером, ожидая, что я тут же прыгну в постель, думали, что я с радостью стану шлюхой для вас?

Рафферти внимательно посмотрел на нее.

- Такая мысль приходила мне в голову.

- А мне – нет!

Мишель почти задыхалась, пытаясь совладать с обидой и гневом, которые жгли ее изнутри. Она должна справиться с собой, ей нельзя сейчас отступать.

- Я рад, потому что я передумал, - сказал Джон лениво.

- Черт возьми, как вы великодушны! – Воскликнула Мишель.

- Ты все равно будешь моей, но это не будет ни из-за каких денег, которые ты должна мне. Когда время настанет, ты раздвинешь свои ноги для меня, потому что хочешь меня так же, как я хочу тебя.

То, как он смотрел на Мишель, заставило ее задрожать, а его грубые слова пронзили мозг, словно молния. Он использует ее и бросит так же, как остальных своих женщин, если она позволит ему добиться своего.

- Милое предложение, но увы, я должна отказаться. Мне неинтересно заниматься сексом с тем, кто не пропускает ни одной юбки. Я не собираюсь вступать в клуб соблазненных и покинутых вами женщин!

Мишель хотела рассердить его, но вместо этого Рафферти взял ее руку в свои, лаская ладонь подушечкой большого пальца.

- Не волнуйся, я могу гарантировать, что пока мы будем вместе, нас будет только двое. Успокойся и привыкай к этой мысли. Я заеду завтра, чтобы посмотреть какая помощь требуется тебе на ранчо.

- Нет, - прервала его Мишель, вырывая руки. – Ранчо – мое. И я сама справлюсь со всем.

- Детка, самостоятельно ты не справишься даже с чековой книжкой. Не волнуйся, я обо всем позабочусь.

Его покровительственный тон еще больше разозлил ее, хотя больше всего Мишель испугало то, что Рафферти, возможно, прав.

- Я не хочу, чтобы вы лезли в мою жизнь!

- Ты сама не знаешь, чего хочешь, - ответил он, и наклонившись, быстро поцеловал ее в губы. – Увидимся завтра.

Так же быстро он повернулся и вышел из комнаты. Окаменевшая Мишель только через пару минут поняла, что он уезжает. Она побежала за ним и достигла передней двери как раз, чтобы увидеть, как он бежит под дождем в свой грузовик.

Он не относился к ней серьезно. Хорошо, почему он должен серьезно ко мне относиться?» - с горечью подумала Мишель. Никто и никогда серьезно не воспринимал ее. Она наблюдала, как он уезжает, облокотившись на дверь, ее ноги все еще дрожали и нуждались в дополнительной поддержке. Почему теперь? В течение многих лет она держала его на расстоянии тщательно взращенной враждебностью, но внезапно защитный барьер разрушился. Как хищник, он ощутил ее уязвимость и приблизился для убийства.

Мишель медленно закрыла дверь, отдаляя звук дождя. Тихий дом встретил ее, как напоминание о ее опустевшей жизни. Ей пришлось изо всех сил сжать челюсти, чтобы не закричать. Глаза оставались сухими, хотя ужасно хотелось плакать, Мишель не могла позволить себе потратить впустую время и силы на слезы и жалость к себе. Так или иначе, она должна держаться за ранчо, возместить этот долг, и держаться подальше от Джона Рафферти…

Последний пункт был самым сложным, потому что ей придется бороться с собой. Она не мечтала покорить его сердце – это было просто невозможно, но не могла запретить себе желать близости с ним. Ей хотелось ответить на его страсть, разделить ее с ним, утолить его голод и свой собственный, открыться ему так, как никому другому. Вина возникла в ее горле, почти душа ее. Она вышла замуж за другого человека, желая Джона, любя Джона, будучи одержимой Джоном. Так или иначе, Роджер, ее бывший муж, ощутил это, и его ревность превратила их брак в кошмар. На Мишель нахлынули воспоминания, и чтобы отвлечься, она отправилась на кухню, решив приготовить для себя кукурузные хлопья с молоком. Впрочем, то же самое она ела на завтрак, она слишком нервничала, чтобы готовить что-то более сложное. Ей с трудом удалось одолеть половину тарелки, прежде чем она внезапно бросила ложку и закрыла лицо руками.

Всю свою жизнь она была принцессой, любимой, обожаемой, единственной радостью родителей. Она родилась, когда им было почти по сорок, и они оставили надежду иметь детей. Ее мать была нежным, хрупким созданием, она вышла замуж из под крылышка собственного отца, под опеку мужа, и считала, что роль женщины в жизни заключается в наведении уюта для любимого мужа. Это не была обычная перспектива для ее круга, и Мишель не винила мать в этом. Лэнгли Кэбот защищал и баловал своих жену и дочь, это был их образ жизни, и он гордился этим. Когда мама умерла, всю свою любовь Лэнгли обратил к дочери, он хотел только одного – чтобы Мишель была счастлива, и ни в чем не отказывал ей. В те дни она с радостью позволяла отцу забрасывать ее с подарками и окружать роскошью. Ее жизнь казалась прекрасной, пока Лэнгли в один миг не перевернул все вверх дном, заявив, что продал дом в Коннектикуте, где Мишель выросла, и купил ранчо в центральной Флориде, недалеко от побережья. Впервые Лэнгли был глух к слезам и просьбам дочери. Ранчо было его мечтой, ответом на глубоко скрытую потребность, которую он много лет прятал под шелковыми рубашками, брюками с идеальной складкой и деловыми бумагами. Поскольку это было его мечтой, он проигнорировал слезы и истерики Мишель и весело уверил ее, что в ближайшее время она найдет новых друзей и полюбит ранчо. В этом он частично был прав. Она нашла новых друзей, постепенно привыкла к высокой температуре, и даже наслаждалась жизнью на ранчо. Лэнгли полностью реконструировал старый дом, он пообещал, что его любимая дочь не будет лишена комфорта, к которому привыкла с детства. Таким образом, Мишель привыкла к новой жизни и она ей даже начала нравиться. Отец заслуживал счастья, и ей было стыдно, что она попыталась отговорить его поначалу. Он так много сделал для нее, так что самое малое, чем она могла отплатить ему, это полюбить ранчо.

А потом она встретила Джона Рафферти. Сейчас Мишель не могла поверить, что даже после десяти лет разлуки она все еще влюблена в него, но оказалось все именно так. Она ненавидела его и боялась, и полюбила его так внезапно, с дикой страстной навязчивой идеей подростка, но, даже будучи подростком, она прекрасно осознавала: с таким как он ей не справиться. Она никогда не считала себя женщиной, способной приручить такого как он, она была слишком уязвима для него, а он был слишком силен. Он мог бы взять ее и использовать, но она никогда не смогла бы удержать его. Она была испорченным, избалованным ребенком, и даже не нравилась ему. Поэтому, в целях самосохранения Мишель постаралась сделать так, чтобы Рафферти и в голову не пришло приударить за ней.

Затем Мишель отправилась в женский колледж на восток, а после окончания провела несколько недель с другом, который жил в Филадельфии. Там она встретила Роджера Бекмана, отпрыска одной из самых влиятельных и богатых семей в городе. Он был высоким, темноволосым. Он совсем немного был похож на Рафферти, и Мишель не могла сказать, что именно это заставило ее принять его предложение, но подсознательно, она боялась, что дело было именно в этом. Роджер был очень веселым. У него были приятные манеры, симпатичные морщинки в уголках глаз, когда он улыбался, и он очень любил веселые вечеринки с сумасшедшими забавами. В его компании Мишель могла забыть о Джоне и просто весело провести время. Ей искренне нравился Роджер, и она готова была любить его настолько, насколько была способна любить любого мужчину, который не был Джоном Рафферти. Лучшая вещь, которую она могла сделать, это забыть о Джоне и продолжать жить своей жизнью. В конце концов, между ними никогда ничего не было, кроме ее собственных фантазий, а Роджер обожал ее. Таким образом, она вышла замуж за него, на радость отцу и родителям Роджера.

Это была ошибка, которая чуть не стоила ей жизни.

Сначала все было прекрасно. Но постепенно, Роджер начал показывать признаки ревности всякий раз, когда Мишель дружелюбно общалась с каким-нибудь мужчиной. Интересно, неужели он чувствовал, что она не любила его так, как любил он? То, что ему принадлежала только самая поверхностная часть ее сердца? Чувство вины мучило Мишель даже теперь, потому что ревность Роджера не была необоснованной. Он не мог найти истинную причину, поэтому набрасывался на нее всякий раз, когда она улыбалась или заговаривала с любым мужчиной. Сцены ревности становились все более дикими, когда однажды ночью во время ссоры он ударил Мишель по лицу. Она сделала ошибку, заговорив дважды с одним и тем же мужчиной на одной из вечеринок. Потрясенная Мишель в том момент поняла, что ревность ее мужа переросла в одержимость. Впервые, она боялась его.

Этот поступок потряс и самого Роджера, он уткнулся лицом в колени Мишель, цепляясь за нее, плакал и просил прощения. Он поклялся что это никогда больше не повторится, что скорее сломает себе руки, чем причинит жене боль. И Мишель совершила ошибку, которую до нее совершали множество женщин, она простила.

Но этот раз не был последним. Все стало еще хуже.

Мишель была слишком потрясена и слишком стыдилась того, что произошло, чтобы рассказывать о случившемся кому-либо, но со временем побои уже невозможно было терпеть. Но к ее ужасу, родители Роджера легко откупились от ее обвинений в полиции. Что бы не натворил их драгоценный сыночек, они были на его стороне. Тогда она попыталась сбежать от него, но успела добраться лишь до Балтимора, когда он догнал ее. Лицо Роджера было мертвенно бледным, он был в бешенстве. Именно тогда Мишель поняла, что Роджер по-настоящему болен, ревность лишала его рассудка. Крепко схватив ее за руку, которая все еще была в синяках, он сказал ей слова, которые заставили Мишель вернуться к нему. Если она уйдет, Роджер угрожал убить ее отца. Мишель не сомневалась что он и на это способен, как не сомневалась, что Роджер легко сможет избежать наказания, он слишком хорошо был защищен деньгами и влиянием семьи. Поэтому, она осталась, хотя и боялась, что он может убить ее во время одного из припадков гнева. Но Мишель не смела рисковать. Не смотря ни на что, она должна была защитить отца.

И вот, наконец, она нашла способ убежать. Однажды ночью Роджер избил ее ремнем до полусмерти. Но его родители были в Европе на каникулах, и к тому времени, когда они узнали об инциденте, было слишком поздно использовать их влияние. Мишель с трудом добралась до больницы, где синяки и раны были зарегистрированы, и она получила копии отчетов. Те отчеты купили ее развод.

А принцесса теперь была покрыта шрамами.