"Юрий Власов. Пум " - читать интересную книгу автора

Выкормил, разжёвывая и заталкивая пищу в полуживое безвольное тельце. Я
знал, как после преданны собаки.
Щенок получил скверное осложнение и частенько уже взрослым поганил
полы. Однако я не сменил его, успев привязаться.
Пёс вырос на славу: рослый, глубокая грудь до локотков, крепкие
выпуклые рёбра, сухая жёсткая мускулатура, слегка приспущенный, хорошо
развитый круп. Породистость сказалась и в поразительной смышлёности.


Сколько раз, подминая тростник, увязая, ползком, хрипя, Пум находил в
непроходимых крепях стреляную утку или в берёзовом мелколесье, азартно идя
"верхним" чутьём, распутывал наброды старого хитрого черныша! А сколько
ледяных ночей напролёт мы мёрзли, согреваясь бок о бок на общей лежанке из
елового лапника, припорошённые инеем, взбудораженные хлопаньем крыльев,
кряканьем жирной пролётной северной утки.
Пум "ударился" в бега с первого часа нашего переселения в посёлок.
Меня очень уязвило предательство. Много раз в бешенстве жестоко карал пса.
Он ни разу не пожаловался под арапником, покряхтывал по-мужски да поджимал
обрубок хвоста.
Помалу я смирился, что Пум неизбежно пропадёт. И в отчаянии обзавёлся
русско-европейской лайкой - чрезвычайно милым месячным щенком Зейкой.
В мае посёлок наводнили дачники. Вольный охотничий пёс стращал их
своим дюжим видом. Даже при мне случались истерики. Он него "оборонялись"
палками, чего Пум не сносил и палки, естественно, изымал. Конечно, ручаться
за животное нельзя, но я жалобам не верил. Я твёрдо знал: мой Пум сам не
придерётся. Больше того, горожан презирает. Эти хилые крикливые существа не
могли бегать, как он, валяться с ним в траве, не грызли сочных мозговых
косточек и не умели лаять - лишь, бледнея, вытягивались или заискивающе
лебезили. И от них не разило сладкой псиной завзятых собачников.
Но моё терпение иссякло. Я раздобыл пятиметровую могучую цепь из тех,
на которых держат быков. Смастерил из сыромятного ремня широкий ошейник и
надёжно примкнул Пума к будке.
Пёс мучительно свыкался с неволей. Похудел. Часами неподвижно лежал в
будке, безразлично выставив с порожка длинную ушастую морду, лениво поводил
глазами. С моим появлением не унижался просьбами погулять, а громко с
надрывом зевал и отправлялся на угольную кучу: мол, как издеваются над
бедной собакой!
Вскорости забывался и, разомлев на солнцепёке, блаженно дремал. Цепь
постоянно перекручивалась, и Пум страдальчески, но опять-таки без скулежа,
таскался с толстенными железными узлами.
Под вечер он садился перед будкой. И задумчиво смотрел сонными
неласковыми глазами на лес, вынюхивая воздух.
Впервые целых три недели пёс провёл дома.
Обычно по возвращении из Москвы, пообедав, я отмыкал Пума. Минут пять,
взбрыкивая, он ошалело носился по двору. Затем лаял басом, сузив на меня
коричневатые глаза - звал в лес.
Июньское солнце стояло долго.
Мы переходили речонку возле мостков для полоскания белья. Пум
проделывал это длинным прыжком. Я - по шатким брёвнышкам.
Пум галопом уходил по трясине. Взвивался свечой, чтоб доглядеть меня,