"Леонид Влодавец. Грешные души" - читать интересную книгу автора

похабство, и все эти дела. Может, мы чего-то еще можем?
- А что мы можем?! - тоскливо вздохнула Элла. - Я с восьмого класса
только по улице болтаюсь.
- Ты пироги печь умеешь, - напомнил Колышкин, - и вообще нормально
готовишь. Из тебя классная жена может выйти, если мужик толковый попадется.
Вам, бабам, проще. Вы можете стать домохозяйками, детей растить,
воспитывать - и уже будете жить правильно. А нам, мужикам, надо что-то еще.
Даже не в том дело, что надо семью кормить, деньгу зашибать. Вот чую, что
нужно еще что-то, чтоб себя уважать. Раньше я это понимал так, что нужно
иметь тачку, дачку, видак и жратвы побольше. А теперь отчего-то кажется,
что все это - труха и лажа. Жратву как сожрал, так и... это самое, обратно
выпустил. Видак - ну раз посмотрел, ну десяток. Потом приедается. Дачка
нужна, чтобы туда телок возить или под старость цветочки растить. К тому же
те, у кого ее нет, будут всегда хотеть ее подпалить или ограбить. Тачка -
только пыль в глаза, и все. Ну а помрешь, куда все денется? С собой не
унесешь, а внукам и правнукам будет все это до бревна. А вот возьмем
Пушкина - у него сейчас по всему свету тысяча потомков. Седьмая вода на
киселе, конечно. Но все гордятся, что их предок был Пушкин. Хотя уже и
фамилии у них другие, и даже по-русски многие не знают. Пушкина наверняка
не читали, но гордятся. Полтораста лет как его убили, а все помнят. Хотя
ничего, кроме имени и какой-нибудь завалящей табакерки, он им не оставил. И
эта табакерка, которой грош цена в базарный день, стоит миллионы только
потому, что из нее Пушкин свою трубку набивал!
- Это точно, - согласился Лбов, - я тоже об этом прикинул. Вот у меня
дома на стене висит доска, на которой хлеб режут. Старинная, темная такая и
резная: ручка у нее в виде рыбы, а с боков завитушки такие, по типу волны.
Ей, мать говорила, сто лет, а может, больше. Это ж черт те когда ее мой
прапрадед вырезал. Алексей Петрович Лбов его звали. И был он
столяр-краснодеревщик, по мебели работал. Прадеда и деда на фронте убили,
это я знаю, только и всего. Отец вообще удрал, когда я еще не родился...
Вот матери от этих Лбовых только и достались что фамилия да доска. И вот,
представь себе, никого из тех, других, я не знаю - отца так и знать не
хочу! - а прапрадеда знаю. Потому что он доску оставил, и нигде в мире
такой доски больше нет.
- И твои внуки, - заметил Котов, - тоже его знать будут, потому что ты
им эту доску покажешь и про своего прапрадеда расскажешь.
- Само собой! А они, если не дураки, конечно, дальше будут
рассказывать...
- А все-таки это не очень справедливо, - вздохнул Колышкин. - Ведь
прадед и дед твой, которые на фронте погибли, разве ж они виноваты, что от
них кроме твоего отца ничего не осталось? Ты ведь небось о своем прадеде не
знаешь ничего, кроме того, что его Алексеевичем звали. Ну и фамилию
знаешь - Лбов. А самого главного - имени - не знаешь. Отца отчество знаешь?
- Вроде Васильевич... - Никита наморщил лоб.
- Вот так-то! Все говорили, говорили: "Никто не забыт и ничто не
забыто!" А тут внук - деда не знает.
- Это не он виноват, - заметила Соскина, - это отец-жеребец. Знакомая
песня: "Наше дело не рожать, сунул-вынул - и бежать!" Убежал - и украл у
сына не только самого себя, но и деда с прадедом.
- А все-таки жаль его, - неожиданно произнес Лбов, - он же тогда