"Наталья Володина. Яблоко для тролля " - читать интересную книгу автора

приличная картина, и та висит в сортире.
Представляете? Прихожу туда, в общем, руки помыть, гляжу - над унитазом
море. Читаю: батюшки, Айвазовский! "Вид бухты Мариуполя с горы
Константинополя. 1856 год". Выхожу, спрашиваю у Сергея Николаевича, это
ленкин папа, подлинник? Да, говорит. Что ж тогда, возмущаюсь, он у вас в
туалете, его в гостиную надо, на центральную голую стену. А он: "Здесь
влажность соответствующая и нет попадания прямых солнечных лучей".
- Потому и стены голые, все в папину коллекцию вкладываем, - вздохнула
я.
- Где коллекция-то? Один Айвазовский.
- Он коллекция и есть. Папа давно картины собирает, начал с Махалкина,
местного гения. Подкопил денег - Махалкина продал, этюд Куинжи приобрел. И
так далее. Теперь до Айвазовского дошел. Сейчас у него Рембрандт на примете,
да средств пока не хватает.
Манюня, слегка встревоженная перерывом в культурной программе, решила
подхватить тему живописи:
- Кстати! Наш Васюся неплохо рисует. Особенно ему тараканы удаются.
Может, твой папа купит пару его картин?
- Вряд ли. Квартирка хрущевская, хранить негде. Поэтому у нас бывает
только одна картина одновременно. А поменять Айвазовского на Васюсю папа не
согласится.
Васюся, похваленный в присутствии заезжей звезды, нежно краснел и
потел.
- Знаете, у нас весь выпуск такой подобрался талантливый: Андрюша шьет
кукол, Жанна лобзиком по стеклу выпиливает, Анечка свистит иволгой, Бобровы
лепят из пластилина, все, все ужасно одаренные! - трещала Манюня.
- Каким же талантом Господь одарил вас? - поинтересовалась Долли.
- Моя Манюня танцует на столе, - гордо возвестил Петров-муж.
- Попросим! Попросим! Степ! - взликовала стосковавшаяся по зрелищам
толпа.
Толстая Манюня подвернула полы совмещенного с халатом вечернего платья
и, кряхтя, закинула на стол полную ножку в модельной туфле. Взыграла музыка,
завизжала Жанна, заухали, засвистели и заскакали инженеры. Круглая Манюня,
топча свечи, лихо стучала каблуками по столу и трясла ажурной шалью. Белая
Долли, путаясь в канатах, пьяной молью металась по гостиной. Веселье смяло,
наконец, шаткую плотинку цивилизованности, бурно и мощно хлынуло в давно
подготовленное Петровыми русло.
Начался шабаш.

18

Отзвенели гитары, сгорели свечи и пара тканых ковров, закончился век
синих эротических куриц и одетого в шляпу арбуза. Усталые унитазостроители
склонялись ко сну. Им было постелено.
Высокоморальные хозяева выделили комнату семейным парам и по комнате
холостым особям обоих полов. Переодетая в богемный халатик Манюни Долли
заплела толстые косички, втиснулась между мной и стенкой, обняла за шею и
поцеловала в ухо. "Ты обещала!" - зашипела я. "Просто спасибо", - шепнула
она и притихла. В ухо мне текли ее слезы. Через изъеденное дизайном окно в
комнату наливался очередной рассвет.