"Криста Вольф. Размышления о Кристе Т " - читать интересную книгу автора

на органе, говорила она, и я должна была представить себе, как она в субботу
днем сидит посреди церкви и он играет для нее, ибо уверенности, что она
ходит ради него на воскресное богослужение, у меня не было. Она угадала мои
неуклюжие мысли и улыбнулась еще глубже, когда я не нашлась, что ответить,
раздавленная собственной глупостью, ведь получается, что и "в этом" она меня
опередила и теперь, наверно, считает меня совершенным ребенком. Надо быть
очень осторожной, наконец выдавила я из себя, так, словно имела хоть
малейшее представление о тех сторонах жизни, с которыми она уже
соприкоснулась. Мы стояли, привалясь к школьной ограде, ограда давила на
наши плечи, сумки лежали рядом, и каждая из нас вырисовывала кончиком туфли
круги в песке. Кришан, сказала я, не поднимая глаз, Кришан, напиши мне хоть
разок, ладно? Начинались зимние каникулы.
Почему бы и нет, ответила она, там увидим.
Начал падать редкий холодный снег, мы простояли у стены больше, чем
нашли тем для разговоров, и если бы я умела рисовать, я нарисовала бы ту
длинную стену, нас обеих, очень маленьких, прислонившихся к ней, а позади -
большое четырехугольное здание - новую школу имени Германа Геринга, красный
кирпич, чуть обесцвеченный падающим снегом. Описывать холодный свет мне бы
не понадобилось, а стеснение, которое я испытывала, само собой исходило бы
от картины. Потому что любой мог без труда увидеть небо над нами, тусклое и
пустое, а такое не может пройти бесследно, признаем мы это или нет. И еще
любой мог почувствовать, что под таким небом в этом свете очень легко
потеряться. И что в недалеком будущем нам предстоит потерять: и друг друга,
и самое себя. После чего можно ничтоже сумняшеся говорить "я" о чужом
человеке, сохраняя непринужденность вплоть до того мгновения, когда это
чужое "я" вернется ко мне и снова войдет в меня. И тогда разом утратишь
непринужденность, что нетрудно предсказать. Может, это и есть цель твоих
усилий, может, тебе ничего не остается, как повторить это мгновение. Может,
имеет смысл сделать так, чтобы она, Криста Т., Кришан, еще раз при этом
присутствовала.
Снег пошел сильнее. Поднялся ветер. Мы разошлись. Я успела еще написать
ей, потому что ее семнадцатый день рождения пришелся на эти каникулы. В
письме я без околичностей предложила ей свою дружбу. Я ничего не ждала,
кроме ответа, а тем временем мой город, которому надлежало нерушимо стоять в
веках, чтобы остаться для меня тем, чем он был всегда, этот мой город
захлестнула и подняла на гребень волна беженцев и солдат, которые тоже
бежали, приподняла словно корабль и теперь уносила вдаль. Я видела, как его
уносит, но не понимала, что я вижу. Я ждала письма. Оно прибыло уже после
Нового года с последней почтовой машиной с Востока, и я долго носила его с
собой, много километров, пока, разумеется, не потеряла его. Итак, этот залог
у меня был, хотя, по правде говоря, он не содержал никаких обещаний и
никаких гарантий, лишь несколько слов благодарности и неуверенный, ощупью,
рассказ все о том же молодом учителе. Я ни разу его не видела, и
впоследствии он ни разу не возникал между нами, теперь я начинаю вообще
сомневаться в его существовании. Но тогда ее рассказ наполнил меня надеждой.
Весь январь, по мере того как названия городов и деревень, которые - в
ответ на расспросы - выкрикивали с улицы беженцы, становились все более
знакомыми, моя надежда обретала для меня большую реальность, чем
однообразные человеческие лица, что тянулись мимо нашего дома. Пока однажды
кто-то из проходящих не крикнул: "Фридеберг!" Тут надежда мгновенно от меня