"Сергей Волков. Трагедия русского офицерства " - читать интересную книгу автора

состоянию здоровья были произведены в офицеры. Кроме того, в составе
офицерского корпуса оказалось несколько десятков тысяч людей с более низким
уровнем образования. После февральского переворота были к тому же отменены
всякие ограничения (касавшиеся иудаистов) и по вероисповедному принципу (с
11 мая 1917 г., когда начались выпуски поступивших в учебные заведения после
февраля, было выпущено 14700 человек из военных училищ и 20115 из школ
прапорщиков, а всего произведено около 40 тыс. офицеров)[14].
Социальную свою специфику офицерский корпус, таким образом, полностью
утратил. Качественный его уровень катастрофически упал: прапорщики запаса и
абсолютное большинство офицеров ускоренного производства были по своей сути
совсем не военными людьми, а производимые из унтер-офицеров, имея неплохую
практическую подготовку и опыт войны, не обладали ни достаточным
образованием, ни офицерской идеологией и понятиями. Однако, поскольку
традиции воинского воспитания в военно-учебных заведениях не прерывались,
нельзя сказать, чтобы офицерство радикально изменилось по моральному духу и
отношению к своим обязанностям. Подавляющее большинство офицеров военного
времени не менее жертвенно выполняли свой долг, чем кадровые офицеры, и
гордились своей принадлежностью к офицерскому корпусу. Как вспоминал один из
них: "Подумать только - большинство из нас - народные учителя, мелкие
служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне... станут "ваше
благородие"... Итак, свершилось. Мы - офицеры... Нет-нет да и скосишь глаз
на погон. Идущих навстречу солдат мы замечаем еще издали и ревниво следим,
как отдают они честь"[15]. Часто это чувство у людей, едва ли могших
рассчитывать получить офицерские погоны в обычных условиях, было даже более
обостренным, и нежелание с ними расставаться дорого обошлось многим из них
после большевистского переворота. При этом, как отмечал Н. Н. Головин,
вследствие больших возможностей устроиться в тылу, "в состав младших
офицеров войсковых частей Действующей армии приходил только тот интеллигент,
который устоял от искушения "окопаться в тылу"; таким образом, в среде
молодых поколений нашей интеллигенции создавался своего рода социальный
отбор наиболее патриотично и действенно настроенного элемента, который и
собирался в виде младших офицеров Действующей армии"[16].
Но при столь огромном количественном росте офицерский корпус не мог не
наполнится и массой лиц не просто случайных (таковыми было абсолютное
большинство офицеров военного времени), но совершенно чуждых и даже
враждебных ему и вообще российской государственности. Если во время
беспорядков 1905-1907 гг. из 40 тысяч членов офицерского корпуса, спаянного
единым воспитанием и идеологией не нашлось и десятка отщепенцев, примкнувших
к бунтовщикам, то в 1917 г. среди почти трехсоттысячной офицерской массы
оказались, естественно, не только тысячи людей, настроенных весьма
нелояльно, но и многие сотни членов революционных партий, ведших
соответствующую работу. Любопытно, что хотя для современников самых разных
взглядов характер изменений в составе офицерского корпуса был совершенно
очевиден (эсер В. Шкловский писал: "Это не были дети буржуазии и
помещиков... Офицерство почти равнялось по своему качественному и
количественному составу всему тому количеству хоть немного грамотных людей,
которое было в России. Все, кого можно было произвести в офицеры, были
произведены. Грамотный человек не в офицерских погонах был редкостью.", а
ген. Гурко с пренебрежением говорил о "новом офицерстве, вышедшем из среды
банщиков и приказчиков"), большевистская пропаганда представляла его в виде