"Бородинское поле" - читать интересную книгу автора (Шевцов Иван Михайлович)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Во второй половине ноября операция "Тайфун" достигла своего накала. Бок поставил на карту все, что имел, он бросал в бой последние резервы. Подчиненные ему полевые и танковые армии истекали кровью от тяжелых ран, полученных в невероятно жестоких сражениях у самого порога Москвы; здравый смысл подсказывал, что раны нужно перевязать, а раненому дать хотя бы небольшой отдых, но Бок и слушать не хотел ни о каком отдыхе. Он понимал, что тяжелораненый какое-то время может стоять на ногах и даже сражаться в горячке, но стоит ему остановиться, как он непременно упадет, потеряв сознание. Фельдмаршал и хотел выиграть вот это самое "какое-то время", фанатически веря, что именно оно и решит исход битвы в пользу немецких войск, и тогда раненый может падать без сознания. Он считал, что его противник тоже ранен, и ранен смертельно, поэтому часы его жизни сочтены - еще одно, последнее усилие, и можно будет подводить черту под генеральным наступлением.

21 ноября в дневнике Гальдера появилась запись: "Фельдмаршал фон Бок, однако, серьезно обеспокоен упорным характером происходящих боев. Моя бывшая 7-я пехотная дивизия понесла большие потери. В полках осталось по 400 штыков; одним полком командует обер-лейтенант".

Признание красноречивое. Гальдер симпатизировал Боку, даже был с ним в дружбе, поэтому он подбирал в своем дневнике для командующего группой армий "Центр" наиболее благоприятные, мягкие слова. 22 ноября он записал: "Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового пункта. Его необычайная энергия гонит войска вперед… Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне, указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения. Противник между тем подтянул на фронт свежие силы. Фон Бок бросает в бой все, что возможно найти…"

Итак, Боком брошены в бой последние батальоны, а казалось, смертельно раненный русский противник стоит у порога своей столицы неприступной скалой, о которую лихорадочно бьются, на глазах теряют силу и гаснут волны зловещего "Тайфуна". Тяжелораненый не может долго сражаться, он вот-вот упадет. Бок это видит, но не хочет признаться; зато более трезвый Гальдер уже через несколько дней, 3 декабря, записывает в своем дневнике: "На фронте 4-й армии наступающие части медленно и с большим трудом продвигаются вперед. В то же время противник на некоторых участках фронта частными контратаками добивается успехов, окружая отдельные немецкие части. Так, например, в результате контратак противника оказалась окруженной 258-я пехотная дивизия".

"Тайфун" иссяк. Но его последние вихри еще метались над пятой армией три первых декабрьских дня.

И в это морозное утро 1 декабря все начиналось по старой схеме, по тому классическому шаблону, который действовал почти на протяжении всей войны. Сначала бомбовый удар с воздуха по нашей обороне, затем артиллерийский налет, и после пошли танки.

Взвод лейтенанта Сухова занимал небольшой лесок, лежащий темным островком среди ослепительно ярких снегов, залитых утренним солнцем. Островок этот был своего рода фортом перед полком Глеба Макарова, и в задачу стрелкового взвода входило главное - отсечь вражескую пехоту от танков. Взвод располагался редкой цепочкой, укрывшейся за нагромождением сваленных деревьев. Подступы к лесному островку были заминированы с трех сторон: юга, запада и севера. Отделения также строили фронт своей обороны на три направления: на север, запад и юг. В течение трех дней бойцы Сухова оборудовали свои позиции, разгребали глубокий снег и затем кирками и лопатами вгрызались в промерзшую, неподатливую землю. Крепкий мороз и корневища деревьев превратили ее в бетон, и бойцам стоило большого труда отрыть на каждого стрелковую ячейку метровой глубины. Ходом сообщения служила вырытая в снегу траншея. Лесных завалов по всей линии обороны было много, в том числе и "вал Бригвадзе", расположенный невдалеке; бойцы Сухова сидели в белых маскировочных халатах, поэтому немецкие самолеты не обратили внимания на их островок и не бомбили, артиллерия врага также пренебрегла ими, сосредоточив весь свой огонь по основным, главным образом артиллерийским, позициям нашей обороны.

Танки шли цугом, построившись в колонны, одновременно в разных местах, примерно по тридцать машин в колонне. Этот строй был несколько необычен, очевидно, немцы опасались минных полей, хотя нечто подобное артиллеристы Макарова уже видели на Бородинском поле у Багратионовых флешей. На броне сидели автоматчики. Когда первый подорвавшийся на мине танк остановился, шедшие следом обогнали его и продолжали упрямо идти вперед, разгребая суметы и стреляя на ходу из пушек и пулеметов. До них было далековато, из автоматов не достать, и Сухов приказал перебросить все пулеметы на южную сторону и открыть огонь по облепившим танки пехотинцам. Фланговый огонь станкового и трех ручных пулеметов был внезапным и действенным: он как ветром сдул с брони стрелков, и они серыми точками падали в снег. Сухов сам находился здесь, у пулемета, а на противоположной, северной, стороне леса с третьим отделением оставался его помощник сержант Олег Остапов.

Танки поднимали тучи снежной пыли. Под огнем батарей полка Макарова их строй нарушился, они спешили побыстрей выскочить на артиллерийские позиции и выйти затем в тыл обороняющихся. Пулеметный огонь Сухова их не беспокоил, тем более что с выходом танков на артиллерийские позиции лесной островок со своим гарнизоном оказывался уже в окружении. Прижатые пулеметным огнем немецкие пехотинцы зарывались в снег и не делали попытки двигаться ни вперед, ни назад: они выжидали исхода танковой атаки. С волнением следил за атакой танков и лейтенант Сухов. Одно время ему казалось, что судьба полка Макарова решена - это когда на дорогу, во фланг батарее Думчева, выскочило два немецких танка. Но в это время один за другим прогремели три мощных взрыва, от которых даже здесь, на большом расстоянии, вздрогнули старые ели, обдав Сухова снежной пылью. Это взорвались трехсоткилограммовые фугасы. Такой силы взрыв отрезвил не в меру ретивых танкистов. Оставив перед артиллерийскими позициями четыре подбитые машины, фашистские танки повернули обратно. Однако от колонны отделились два танка и пошли на лесной островок: один шел с южной стороны прямо на пулеметный огонь, а другой - с восточной, то есть с тыла, как раз с той стороны, где не было мин.

Первый танк приблизился к роще на полтораста метров и остановился, не дойдя совсем немного до минной полосы, точно чувствовал или догадывался, что дальше идти опасно. Сухов стоял за толстым стволом ели среди бойцов первого отделения и пулеметчиков, теперь уже прекративших огонь, к вслух зазывал вражеский танк:

- Ну что ты остановился? Ну иди же к нам, иди. Ну еще немножко. Всем взводом просим тебя, подойди поближе.

Однако танк продолжал с места стрелять по лесу из пушки и пулемета. Он делал это как-то размеренно, неторопливо, посылал снаряд за снарядом с продолжительными интервалами. "А ведь это не случайно, - размышлял лейтенант. - В действии танкистов кроется какой-то замысел". И неожиданно он встрепенулся от неприятной догадки: "Отвлекает на себя, а тем временем второй танк идет на нас с тыла". Во взводе было три противотанковых ружья, по одному в каждом отделении. Сухов послал связного к своему помощнику с приказом - взять бронебойщиков второго и третьего отделения и немедля выйти навстречу второму танку. Однако приказ этот оказался излишним: Олег Остапов уже раньше принял такое решение и теперь пробирался сквозь чащу к восточной опушке, где надрывно гудел мотор немецкого танка да периодически раздавались короткие пулеметные очереди.

Олег шел с противотанковой гранатой в руке, за ним гуськом след в след - четыре бойца: два автоматчика и два бронебойщика бороздили рыхлый глубокий снег. Олег находился в состоянии душевного подъема, но не охотничьего азарта, а какого-то более возвышенного, что можно было бы назвать праздником души, для которого были свои основания и причины. Позавчера лейтенант Думбадзе вручил ему письмо от Вари и затем подробно рассказал о своей поездке в Москву, а вчера Олег встретился с подполковником Макаровым, беседовал с ним задушевно, по-родственному. Встреча с Глебом окрыляла Олега, наполняла чем-то живительным, волнующим, праздничным, и вовсе не потому, что с ним говорил командир полка, а потому, что это был родной брат Вари, образ которой сопровождал его повсюду. Олег бежал навстречу танку уверенно и легко, совершенно не чувствуя страха. Он даже не знал, один там, на восточной опушке, танк или несколько, словно это не имело особого значения. Лесная чаща позволяла бойцам приблизиться к танку незамеченными на расстояние верного броска гранаты или бутылки, стволы деревьев служили неплохим укрытием от пуль.

Очевидно, и танкистов охватили сомнения, как только они прошли по лесу первые полсотни метров, подминая под себя засыпанные снегом, точно одетые в маскхалаты, молодые елочки, за которыми им чудились притаившиеся гранатометчики. И когда командир немецкого танка почувствовал два щелчка по броне - стреляли невидимые бронебойщики, - он принял благоразумное решение: дав задний ход, быстро вывел танк на опушку, одновременно поливая лес из пушки и пулемета. Танк пошел вдоль леса в южном направлении метрах в пятидесяти от опушки, так, чтоб до него не долетела граната. Командир танка, видно, был опытным и осторожным. Вскоре он вышел на южную сторону леса - ко второму танку и остановился невдалеке от него, пройдя благополучно через минный пояс. Сухов и бойцы досадовали: надо же, должно, в промежутке двух мин проскочил. Просто повезло ему.

Началась дуэль двух танков и бронебойщиков, которая, впрочем, продолжалась не более десяти минут. Ее прекратили танки, уйдя восвояси. И тут только Сухов сообразил, что эти два фашистских танка, в сущности, прикрыли отход своих пехотинцев, отвлекли огонь взвода на себя. Сухов был огорчен: позволил немцам перехитрить себя. Он отослал пулеметчиков и бронебойщиков по своим отделениям, сам пошел на КП, чтобы по телефону доложить командиру полка о том, что попытка двух танков прорваться в расположение взвода отражена без потерь с обеих сторон. Но оказалось, что полевой телефон не работает. Должно быть, где-то обрыв провода. Остапов вызвался проверить и исправить. Сухов согласился. Олег быстро нашел место обрыва: нетрудно было догадаться - там, где танк прошел. Он соединил провода и замотал изоляционной лентой. Через полчаса Сухов уже разговаривал по телефону с Судоплатовым, докладывал обстановку.

- Хорошо, товарищ Сухов, будьте начеку, - сказал начальник штаба. - Немцы могут повторить атаку на нашем участке. Сейчас они наступают на Акулово.

И действительно, в стороне Акулово вовсю гремел бой, и даже по доносившимся сюда выстрелам и разрывам можно было догадываться о его ожесточенности. А здесь было тихо.

Сухов решил пройти по отделениям и рассказать солдатам о том, какие уроки нужно извлечь из только что закончившегося боя, из которого, несмотря на беспрепятственный отход фашистских автоматчиков, взвод вышел победителем. И в самом деле: автоматчиков с танков сшибли? Сшибли. Танки в расположение взвода не пропустили? Не пропустили. И все обошлось без потерь. Но не это он считал главным, а ту убежденность, что в лесу танки не страшны, если они идут без прикрытия пехоты. В лесу танк беспомощен, лес для него - опасная ловушка. Вот эту мысль он и старался внушить каждому бойцу.

После полудня над расположением полка снова появились "хейнкели". Они бомбили главным образом артиллерийские позиции, но несколько бомб сбросили и на лесной островок Сухова. Бомбы эти не причинили никакого вреда. А потом начался минометный и артиллерийский обстрел. По взводу Сухова били тяжелые минометы. Некоторые мины рвались вверху, ударяясь о деревья, и их осколки представляли опасность даже для бойцов, укрывшихся в стрелковых ячейках. Именно таким осколком был ранен лейтенант Сухов. Ранение было серьезным, рану тотчас же перевязали двумя индивидуальными пакетами. Но Остапов понимал, что нужна хирургическая операция, раненого надо безотлагательно эвакуировать, и он позвонил командиру полка. Выслушав Олега, Глеб сказал официальным тоном:

- Товарищ Остапов, командование взводом примите на себя. Раненого нужно доставить на медпункт. У вас есть какие-нибудь средства, носилки, что ли?

- Носилок нет, товарищ подполковник, - ответил Остапов. - Да если и были бы, то на носилках трудно по глубокому снегу нести. Нужна какая-нибудь волокуша, а еще лучше - санки.

- Да, санки, конечно, лучше, - согласился Глеб и внимательно посмотрел на стоящую рядом Сашу.

Она поняла его взгляд и второпях проговорила:

- У нас есть санки, я пойду за ним и привезу.

А на другом конце провода Остапов говорил:

- Мы попытаемся что-нибудь из лыж соорудить. Хотя не знаю, получится ли, снег глубокий и рыхлый.

- Не нужно, Олег Борисович, мы пришлем санки. Встречайте санинструктора на восточной опушке, - перебил его Глеб и, положив трубку, устремил глаза на Сашу.

- Можно идти? - спросила она разрешения,

- Одной нельзя, тяжело будет. Да и возвращаться придется в потемках, - ответил Глеб и озабоченно обвел взглядом землянку, в которой кроме них находились Судоплатов, Думбадзе, Коля и боец-связист.

Саша посмотрела на сына, который сверлил ее вопросительным, полным готовности взглядом. Потом этот взгляд, уже умоляющий, Коля перевел с матери на Глеба. Но Глеб не хотел отпускать от себя Колю и в свою очередь довольно красноречиво посмотрел на Думбадзе. Этот бессловесный обмен взглядами, до конца всеми понятый, продолжался в течение каких-нибудь трех минут, пока Иосиф не сказал, вытянувшись по струнке:

- Я готов, товарищ подполковник.

- Идите. - Глеб перевел глаза с Думбадзе на Сашу, прибавил тихо: - Будьте осторожны.

Саша и Думбадзе взяли маленькие санки, постелили на них соломы, укрыли попоной, бросили на санки одеяло и быстро направились к лесному островку, до которого было рукой подать. Однако идти пришлось по снежной целине, и до места они добрались минут через сорок. Как было условлено, их встретили на опушке леса. Здесь уже находился и раненый лейтенант, которого бойцы осторожно доставили сюда. Щупленький паренек в белом маскхалате поверх ватника негромким печальным голосом представился Думбадзе, хотя они уже и были знакомы:

- Помощник командира взвода сержант Остапов.

- Командир взвода, - поправил его Думбадзе, протягивая Олегу свою маленькую, но крепкую руку.

Сухова бережно уложили на санки и накрыли одеялом. Он был в сознании и тихо стонал, изредка открывая глаза. Думбадзе похлопал Остапова по плечу, напутствуя:

- Держись, дружище, ты молодец. Сухова и тебя за сегодняшний бой к наградам представили.

. - Боя-то особого и не было, - с некоторым недоумением пожал плечами Олег. - Так, постреляли малость, пошумели.

- И под шумок сбросили с танков пехоту, не допустили на наши батареи, - задорно сказал Думбадзе и, взяв санки, шагнул на поле.

Саша подала Олегу руку и, пристально глядя в его осунувшееся строгое и грустное лицо, сказала:

- А я вас несколько другим представляла, Олег Борисович. На фотографии вы не такой.

Он слегка улыбнулся и ответил с искренней теплотой в голосе:

- Зато вас я сразу узнал: вы - Александра Васильевна. Варя мне писала.

Саша торопливо закивала головой, помахала приветливо рукой и, проваливаясь в снег, побежала догонять Думбадзе.

- Давайте, Иосиф, я повезу.

- Ни в коем случае.

- Тогда вдвоем. - Она взялась за веревку и пошла рядом с Думбадзе, помогая тащить не очень тяжелые санки. - И вообще вам не нужно было идти, я вполне одна могла управиться.

- Одной нельзя. А если немцы? Я буду вас прикрывать огнем. - Иосиф воинственно похлопал рукой по прикладу автомата.

С немцами им не довелось встретиться. Зато оставшимся в лесу Олегу Остапову и его бойцам в эту ночь пришлось многое пережить.

Олег понимал, какая ответственность легла на его плечи после ранения лейтенанта Сухова. Словам Думбадзе о представлении к награде он не придал никакого значения, но то, что их взводу поставили в заслугу удар по немецкой пехоте, посаженной на танки, глубоко запало в сердце и заставило задуматься. Он теперь четко видел задачу своего взвода: не допустить вражеских стрелков до артиллерийских позиций полка, а с танками артиллеристы сами справятся. Твердо запомнил он и ту мысль, которую внушал им лейтенант Сухов: в лесу, среди завалов, танки не представляют для них большой угрозы. И он считал свой лесной островок крепостью, своего рода Кронштадтом, перед артиллерийскими позициями.

Остапов находился во втором отделении, занимавшем оборону по западной опушке. Здесь был аппарат полевого телефона. С наступлением темноты немцы начали артиллерийский обстрел позиций полка Макарова. В районе Акулова стрельба вообще не утихала: там не прекращался жаркий бой. Несколько снарядов залетело и сюда, в лесок Сухова, как теперь его называли в штабе полка. Но обстрел был вялый, с большими интервалами. В полночь, как и днем, когда был ранен Сухов, в вышине, ударяясь о деревья, начали рваться мины. Некоторые ложились прямо перед огневыми позициями у лесных завалов, вздымая фонтаны снега. Остапов сообщил по телефону в штаб полка о минометном обстреле. К аппарату подошел сначала дежурный, а затем трубку взял Брусничкин. Выслушав доклад Остапова, он приказал усилить бдительность.

- От вас, Олег Борисович, зависит очень многое, судьба всего полка, - сказал Леонид Викторович, давая понять Остапову, как велика ответственность, возложенная на его взвод. - И чтоб никаких помыслов об отходе. Полк никуда не уйдет с занимаемых позиций. Разъясните это бойцам.

- Есть, товарищ старший батальонный комиссар, все ясно - отступать дальше некуда.

- Вот-вот, - подхватил Брусничкин, - некуда. Пусть каждый боец усвоит себе эту заповедь.

Лично для Олега эта священная и суровая истина давно стала заповедью. Она вошла в его кровь. Москва была рядом, и там, в Москве, - его Варя. А здесь, на этом лесном островке, он видел свое Бородинское поле и, как когда-то комиссар Гоголев, дал себе слово никуда отсюда не уходить. Бойцы его понимали и верили ему. Из старых, кто воевал с ним под Утицами, было всего девять человек, трое из них командовали отделениями. Остальные - новички, москвичи-ополченцы.

Сержанту Остапову не были известны не только оперативные или тактические планы командования, но даже положение на соседних участках. Каждый воин должен знать столько, сколько ему положено. Однако чутье солдата подсказывало ему, что сражение достигло своей кульминации и в ближайшие дни или даже часы должно что-то решиться. Остапову, как, впрочем, и его товарищам, казалось, что вся война теперь сосредоточена под Москвой. Где-то в степях Украины и под Ленинградом оставлены лишь заслоны, а вся Красная Армия и все полчища Гитлера сконцентрированы у Москвы. Идет последний поединок.

Во время минометного обстрела они сидели в своих узких норах, выдолбленных в мерзлой земле, и, вобрав голову в плечи, чутко ловили каждый взрыв. Смерть витала вокруг, но не мин опасался Олег, а вражеских солдат, которые в ночной темноте пробирались к лесному островку Сухова.

Взвод не имел сплошной линии обороны - не хватало людей, между отделениями были значительные интервалы, охраняемые противопехотными минами, установленными в лесных завалах. С восточной же стороны, откуда меньше всего можно было ожидать появления врага, взвод и вовсе не был защищен.

Наступившая за минометным обстрелом тишина показалась Олегу подозрительной. Он решил пройти но отделениям и проверить - нет ли потерь. Во втором отделении потерь не было. Шел во весь рост по снежной траншее, прислушивался. В разных местах траншея была порушена взрывами мин и снарядов, завалена сучьями. В третьем - "северном" - отделении тоже не имели потерь, и Остапов, приказав командиру отделения усилить наблюдение, не задерживаясь, возвращался к себе. Он шел осторожно, делал краткие остановки, прислушивался. Не доходя до второго отделения, он услыхал перед фронтом странные звуки. Это был шорох, тихий, неясный, но методично повторяющийся. Олег замер, насторожился, весь обратясь в слух и зрение. Ночь и лесной завал затрудняли видимость. Слышались все нарастающие шорохи. Уже не было сомнения, что кто-то идет к опушке леса - снег хрустел под ногами. Это происходило в промежутке между вторым и третьим отделениями.

Олег снял с шеи автомат, нащупал в кармане гранату-лимонку, приготовился. И тогда к нему с опозданием пришла досадная мысль: в интервалах между отделениями нужно было по крайней мере на ночь выставить наблюдателей. Шорох слышался резче и ясней - похоже, ветки задевали за одежду. Ему показались даже какие-то тени, едва уловимые, но он еще не решил, что предпринять. Стрелять, подать сигнал тревоги? Но, может, преждевременно, только спугнешь и себя обнаружишь. Он ждал. И вдруг - взрыв с яркой вспышкой в полсотне метрах в лесном завале, и вслед за взрывом - отчаянный крик и очередь из автомата куда-то в белый свет. И сразу все прояснилось: и крик раненого, напоровшегося на мину в завале, и беспорядочная стрельба немцев. Не прошло и двух минут, как раздался новый взрыв - еще одна мина сработала, - с новой силой ударили автоматы, теперь несколько пуль просвистели где-то рядом, щелкнули по деревьям. Подумал: "Стреляют веером наобум". Нагнулся и пошел на вспышки выстрелов. По ту сторону завала слышал голоса, чужие, враждебные. Там копошились темные тени. Он пожалел, что не взял с собой противотанковую гранату - они оставались там, во втором отделении. Хотел ударить из автомата по теням, но передумал, решил не обнаруживаться. Швырнул лимонку и, как только раздался ее несильный взрыв, похожий на хлопок, побежал во второе отделение. В ходе сообщения его приглушенно и грозно окликнули.

- Это я, Остапов, - отозвался Олег и отдал распоряжение командиру отделения Ильину блокировать снежную траншею с северной стороны. Потом приказал командиру первого отделения Куликову выделить в его распоряжение двух автоматчиков с гранатами, в том числе и противотанковыми. Он назвал имена. Разумеется, самых отчаянных, тех, кого знал по боям в октябре. В это время запищал зуммер полевого телефона. Сам командир полка спрашивал: что там происходит, что за баталии?

- Немецкие автоматчики проникли в расположение взвода, товарищ подполковник, - шептал он в телефон, прикрывая трубку полой халата.

- Сколько их?

- Неизвестно, товарищ подполковник. Они напоролись на мины в завалах и подняли бестолковую стрельбу. Нас они пока не обнаружили.

- Какое ваше решение?

- Осмотримся, подразведаем да будем выбивать.

- Я плохо тебя слышу, говори громче, Олег Борисович.

- Не могу, Глеб Трофимович, немцы могут услышать.

- Хорошо, действуйте. Из леса не уходить. Ни в коем разе. Держитесь и не падайте духом! Желаю успеха.

Падать духом Олег не собирался: все эти страхи остались где-то позади - в октябрьских боях, теперь он чувствовал себя бывалым, обстрелянным воином, но, как выбить немцев из леса, он еще не знал.

Они шли цепочкой друг за другом по траншее - ударная группа из пяти человек, которую возглавлял Остапов. Снег предательски поскрипывал даже под мягкими валенками; крепкий морозец щипал лица, серебрил брови и склеивал льдышками ресницы. Озябшие руки в варежках неуверенно держали автоматы. Сам Олег - впереди. Вот уже и то место, откуда он бросил гранату. Остановились, прислушались - тихо, только потрескивают схваченные морозом ели. Знакомый треск. Сделают несколько шагов, остановятся, слушая ночь. А она молчит, затаилась, лишь изредка щелкнет примороженная ель. Возникают догадки, предположения, вопросы: возможно, немцев было немного, небольшой разведотряд, и, пока он ходил во второе отделение, разговаривал по телефону, они, напоровшись на заминированный завал, сочли благоразумным возвратиться восвояси. Взорвались две противопехотные мины, следовательно, должны быть убитые или раненые. Надо бы осмотреть то место. А что, если затаились и ждут? Не успела угаснуть эта мысль, как пришел ответ на все вопросы: впереди, в стороне третьего отделения, грохнул взрыв - опять сработала мина - и поднялась суматошная, лихорадочная стрельба. На этот раз разноголосая, в которой среди трескучего лая немецких автоматов резко выделялся рокочущий голос нашего "дегтяря". Значит, немцы не ушли, и третье отделение вступило в бой.

Они все побежали по ходу сообщения на подмогу своим товарищам. Олег рассчитывал ударить наседающим на третье отделение фашистам в тыл или во фланг. Но отряд фашистов, преодолев завал, вышел на снежную траншею, повернул налево, натолкнулся на третье отделение и завязал с ним бой. Не выдержав дружного огня, немцы повернули назад, побежали по траншее на юг и тут столкнулись с группой Остапова. Наши были в белых маскхалатах, немцы - в темных шинелях, и это обстоятельство оказалось решающим. Олег, увидев в двадцати шагах от себя движущуюся навстречу черную массу, сразу понял, что перед ним враги, и, не говоря ни слова, стеганул длинной очередью из автомата. Товарищи последовали его примеру. Гитлеровцы шарахнулись из траншеи в снежную целину - одни к завалу, другие в лес, пытаясь укрыться за деревьями. Взрывы гранат, выстрелы, крики раненых и отрывистые команды оглушили лесной островок. В завалах еще дважды бухнули мины. Так продолжалось около часа. А потом все стихло.

Группа Остапова возвратилась во второе отделение, и Олег позвонил в штаб полка. С ним разговаривал Судоплатов. Он требовал ясности: численность немцев, проникших в лес Сухова, потери обеих сторон и где сейчас находится враг. Ни на один из этих вопросов Олег не мог дать хотя бы приблизительного ответа. Судоплатов нервничал:

- Вы командир или кто?! Как так вы не знаете, что у вас под носом делается? Что вы молчите? Вы меня слышите? Алло, Остапов, ты слышишь меня?

- Слышу, товарищ майор, - шепотом отозвался Олег.

- Что ты там шипишь? Говори погромче.

- Громче не могу, немцы услышат, - прошептал Олег.

- Черт знает что у них там творится, - сказал Судоплатов Кому-то, только не Остапову. - Боится голос подать, что-то шепчет. Окружен он, что ли?

Это последнее, что слышал Олег в телефонную трубку. Подумал: вам там хорошо задавать вопросы. А ты здесь пойди сосчитай, сколько немцев просочилось в лес и где они сейчас. Молчат. Должно, притаились за деревьями и выжидают. А чего ждут? Рассвета? Что ж, подождем и мы. Вот только надо бы связаться с третьим отделением. Разговор с Судоплатовым расстроил его.

Подошел командир первого отделения сержант Куликов и спросил:

- Что здесь у вас происходит?

- А ты почему позиции оставил? - накинулся на него Олег вместо ответа.

Тот даже опешил: такой тон не в характере Остапова. Попробовал объяснить:

- Так я ж один. Отделение на позиции осталось.

- А кто тебе разрешил одному ходить, когда кругом немцы? - все так же прошипел Олег. Затем, немного успокоившись и устыдившись своего тона, ввел Куликова в курс событий. - А теперь бегом в отделение и занимай круговую. За тылом смотри, чтоб в спину не ударили.

- А мои бойцы Хайрулин и Зайцев - я могу их забрать?

- Не можешь. Они здесь нужны. - И повелительным жестом дал понять, что разговор окончен.

В третье отделение отправился в сопровождении все тех же четырех автоматчиков. По-прежнему сам шел впереди, хотя и знал, что это неправильно. Медленно и осторожно подходили к тому месту, где недавно лоб в лоб столкнулись с немцами. В траншее и на снегу по сторонам громоздилось что-то темное. Замерли, прислушались, всматриваясь в темноту. Послышался слабый стон. Хайрулин жестом показал на противотанковую гранату: мол, метнем для большей надежности? Олег отрицательно замотал головой. Тогда Хайрулин опять же знаком попросил разрешения пойти вперед на разведку. Олег кивнул, соглашаясь, и почему-то в эту минуту вспомнил Варю, вернее, последнее письмо ее, доставленное Иосифом Думбадзе. И необычную, несколько торжественную фразу в нем: "Да хранит тебя неугасимая любовь моя". Письмо лежало в левом кармане гимнастерки. Подумал: "Мой талисман".

Хайрулин подал сигнал, и они двинулись вперед. И все же их поразило увиденное: траншея была завалена трупами фашистов. Они свернули в сторону от траншеи и двинулись по целине в обход. Но и тут им попадались на глаза лежащие в снегу неподвижные темные фигуры. Кто-то стонал.

Едва они дошли до Хайрулина, как сзади прозвучала короткая очередь из автомата. Шедший замыкающим Зайцев вскрикнул и упал.

- Ложись! - скомандовал Олег.

И все сразу бухнулись в снег.

- Га-ды! - люто выдавил Хайрулин и метнул в темную кучу противотанковую гранату.

- Товарищ сержант, - раздался негромкий взволнованный шепот бойца, - Зайцева…

- Что Зайцева?

- Кажется, убили.

"Зайцева? Почему именно Зайцева, а не меня, не Хайрулина? - молнией просверлило мозг. - Ах да, у меня талисман, и Хайрулин был рядом со мной. А Зайцев замыкающий. Стреляли. Может, тот раненый, что стонал. Наверно, он".

В стороне третьего отделения послышался скрип шагов: похоже, кто-то бежал по траншее.

- Ниязов? - окликнул Олег наугад:

- Я, товарищ сержант, - отозвался бегущий, командир третьего отделения. - Вы стреляли?

- Фашисты, - вместо Остапова ответил Хайрулин.

- Зайцева убили, сволочи, - процедил Олег, вставая. Он вышел в траншею к Ниязову. - В спину стреляли.

- Значит, не все ушли, - заключил Ниязов.

- Куда ушли? - не понял Олег.

- Да обратно, откуда пришли, - пояснил командир третьего отделения. - Сначала они на нас сунулись. Мы им по зубам. Они - бегом по траншее, а там - вы. Видят такое дело - между двух огней, - они и повернули оглобли через завал.

- Точно? - спросил Олег. - Ты сам видел?

- А как же, мы их еще огоньком провожали до самого завала.

Два бойца принесли тело Зайцева и положили на дно траншеи. Олег взял его руку и, не нащупав пульса, прислонился ухом к груди.

- Наповал, - сказал Хайрулин.

- Завтра схороним, - сказал Олег.

Обратно возвращались кружным путем, углубившись в лес.

В эту ночь никто во взводе не сомкнул глаз.

Уже рассвело, когда Макаров и Брусничкин прибыли к себе на КП от Полосухина. Гнедая заиндевелая кобылица легко несла возок по морозному снегу, тревожно скрипели полозья, встречный ветерок и мороз крепко обжигали лицо. Ехали молча, погруженные в невеселые думы. От комдива они узнали о тяжелом положении, которое сложилось на левом фланге пятой армии. Противник вклинился в оборону 33-й армии генерала Ефремова. Создалась угроза левому флангу пятой, которую Клюге давно пытается взять в железные клещи. После суточного ожесточенного боя немцы вклинились в боевые порядки 32-й дивизии и заняли Акулово, угрожая выходом на Кубинку. На ликвидацию прорыва командарм бросил свой подвижной отряд, состоящий из танков и стрелков. Похоже, что днем предстоит ожесточенное сражение в полосе 32-й дивизии, и Полосухин приказал Макарову создать у себя ударную подвижную группу для ликвидации отдельных прорвавшихся танков. На вопрос, из кого создать такую группу, где взять людей, комдив ответил:

- У себя в полку. Из командиров штаба, политработников, ординарцев, ездовых. Вплоть до повара и адъютанта. Начальник штаба пусть возглавит ее. Или комиссар.

- Я готов, товарищ комдив, - сказал тогда Брусничкин. Глебу это понравилось. И теперь, сидя в возке, ему почему-то захотелось знать, о чем думает сейчас комиссар.

- Где-то стреляют, - насторожился чуткий Брусничкин. - Вы не слышите? - обратился он громко то ли к ездовому, то ли к Макарову.

- Кажись, в Сухонском лесу, - отозвался ездовой.

И не ошибся: стреляли именно там.

Войдя в блиндаж командного пункта полка, Глеб спросил Судоплатова, что происходит во взводе Остапова.

- Я думаю, Глеб Трофимович, нам надо прежде всего назначить туда командира взвода, - ответил начальник штаба. - Остапов не справляется. Не знает, что у него делается, обстановку не мог доложить.

- Соедините меня с Остаповым, - приказал Макаров адъютанту, нахмурившись.

Он был недоволен заявлением Судоплатова о том, что Остапов не справляется. Почему, на каком основании такое утверждение? А Думбадзе уже кричал в телефон:

- Кто это?! Сержант Ильин? Что у вас там за стрельба? Фрицев добиваете? Выбиваете?.. А где командир взвода? Я говорю, где Остапов? Пленных допрашивает? Позовите его к телефону… Да, пусть срочно позвонит и доложит обстановку. - Думбадзе положил трубку и устремил глаза на Глеба: - Остапов допрашивает пленных, товарищ подполковник.

- Пленные немцы, - оживился Брусничкин. - Это же отлично! А вы говорите, Остапов не справляется. Пленных допрашивает, а кто в плен не сдается - добивает, я так понял.

- Выбивает, товарищ комиссар, - поправил Иосиф.

- Это все равно, - весело ответил Брусничкин.

Запищал зуммер. Глеб взял трубку.

- Доложите обстановку, товарищ Остапов. Так… Так. Хорошо… Правильно делаете… Все правильно. Пленных отконвоируйте к нам. Лес хорошенько прочешите, чтоб ни одного не осталось. И помните вашу главную задачу - отсекать пехоту от танков. Вы меня поняли? Вот и хорошо. Сколько конвоиров? Думаете, одного достаточно по полю? Не убегут? Мороженые? Ну смотрите. Будьте бдительны. День предстоит тяжелый. Экономьте силы и боеприпасы. Обед привезут. Горячий. Всех благ, Олег Борисович.

Положил трубку и сделал внушительную паузу. Потом заговорил, обращаясь к Судоплатову:

- В Остапове мы не ошиблись. Он выдержал испытание с честью.

…Вездеход командующего пятой армией свернул с дороги и остановился под сосной со срезанной снарядом макушкой недалеко от сожженной избы. Дальше ехать было рискованно: стая "хейнкелей" бомбила позиции 32-й дивизии, куда направлялся командарм. Надо было подождать. Говоров вышел из машины и взглянул на валяющуюся на снегу верхушку сосны, потом перевел тяжелый беспокойный взгляд на стоящую монументом печь. Пожарище запорошило снегом, и печь с высоким дымоходом выглядела памятником. Эти "обелиски" на пожарищах на него всегда наводили тоску, давили на психику, оставляя на душе тяжелый осадок. Говоров нетерпеливо оглядел голубой небосвод - он ждал наших истребителей, но их не было. Надсадно ухали зенитки, выбрасывая в небо хлопья разрывов. "Безбожно мажут", - только было подумал командарм о зенитчиках, как на его глазах один немецкий самолет взорвался в воздухе, разбрасывая во все стороны окутанные дымом горящие обломки. Не успел рассеяться клубок дыма, как небосвод прочертил черный шлейф второго горящего самолета.

- Вот это дело, молодцы, - вслух сказал Говоров, изменив свое мнение о зенитчиках. И к адъютанту: - А теперь поехали.

- Может, переждем немного? - сказал сопровождавший его полковник из штаба фронта.

Но Говоров лишь махнул рукой и полез в вездеход. Наши истребители появились в самый разгар бомбежки, и над позициями 32-й дивизии завязался ожесточенный воздушный бой. Он был непродолжителен; когда командующий подъехал к наблюдательному пункту Полосухина, самолеты очистили небо, оставив после себя в синеве белесые и темно-серые пятна. Виктор Иванович доложил прибывшему командарму, что в воздушном бою сбито пять самолетов противника. А за прошедшие сутки дивизия подбила девять и захватила пять совершенно исправных танков. Но сообщил он это без особой радости, потому что дивизия тоже понесла тяжелые потери, и к тому же как раз во время его доклада командарму и началась решительная атака немцев. Фашисты сконцентрировали на узком участке фронта полсотни танков и два батальона пехоты, посаженные в бронетранспортеры. Они намеревались пробить брешь в нашей обороне, в которую могли бы хлынуть потоком их основные силы, нацеленные на Кубинку. Именно это и беспокоило Полосухина.

С НП командира дивизии Говоров наблюдал за движением танкового клина. По всему было видно, что его острие направлено как раз на участок, обороняемый полком Макарова. Оба они - и комдив и командарм, - глядя на черные точки, выползшие из леса и похожие издали на тараканов, думали об одном и том же: выдержат артиллеристы этот массированный танковый таран или будут смяты огнем и гусеницами? Говоров спросил об этом Полосухина.

- Боюсь, что не выдержат, товарищ командующий, - сказал Полосухин с надеждой на помощь. - У Макарова в полку большой недокомплект материальной части.

- Хорошо просматриваются на светлом фоне. Сейчас бы эскадрильи две штурмовиков, - задумчиво молвил командарм, глядя в стереотрубу. Потом, отойдя в сторону, продолжал: - Вот что, Виктор Иванович, вы оставайтесь здесь, а я сейчас еду на ваш КП. Постараюсь поддержать Макарова. Нельзя допустить здесь прорыва. Это откроет им дорогу на Кубинку. Надо отстоять эти позиции любой ценой. Ценой артиллерийского полка и, может, всей дивизии. - Он посмотрел на комдива пристально, и суровый взгляд его потеплел, а голос сделался мягче и тише. Сообщил, как полутайну: - Мне сегодня ночью товарищ Сталин позвонил. Сказал: у Полосухина положение очень тяжелое, поезжайте к нему.

Лицо Полосухина вдруг озарилось, точно его осветила магниевая вспышка, в глазах сверкнули одновременно и удивление и радость. Все это увидел Говоров, на такую реакцию он и рассчитывал, сообщая Полосухину о ночном звонке Верховного. Он ничего не прибавил и не убавил. Все было именно так, буквально минутный разговор. Теперь он молча протянул комдиву руку и, сопровождаемый полковником штаба фронта, стремительно зашагал к своему вездеходу.

Полосухин был возбужден. Ему хотелось немедленно позвонить Макарову и сообщить о встрече с Говоровым и его разговоре со Сталиным. Но когда он услышал в телефон спокойный и твердый голос Макарова, вдруг передумал: ведь командарм разговаривал с ним доверительно. И он сказал с исключительной теплотой в голосе:

- Глеб Трофимович, дорогой, бой будет смертельный, до последнего снаряда, до последней гранаты, но ни шагу назад. Здесь наше второе и, может быть, решающее Бородино. Здесь сейчас находится командующий армией, он руководит боем. Ты понимаешь? - Его так и подмывало сказать, что командарма Сталин сюда послал, лично приказал. - Обещал поддержать.

- Ночью мы взяли пленных. Свежемороженые и подавленные. Без прежней спеси, - сообщил Макаров.

- Это хорошо, Глеб Трофимович. Но нам надо во что бы то ни стало выиграть сегодняшний бой.

- Постараемся, Виктор Иванович.

И бой начался, жестокий и кровопролитный. Горели танки перед батареей Думчева, но на другом фланге фашистам удалось смять батарею, и фашистские танки вышли в тыл, двинулись в направлении командного пункта дивизии. А навстречу им уже шла танковая рота тридцатьчетверок и батарея сорокапяток, брошенная на участок полка Макарова по приказу Говорова. Образовавшаяся брешь была вовремя заделана, и тогда немецкие танки и бронетранспортеры двинулись в обход - на "вал Бригвадзе". Головной танк преодолел завал и выскочил на снежную целину. За ним устремились другие танки. Вдруг широкая полоса завала, которая уже не казалась немцам преградой, вспыхнула тугим пламенем - зашипела, затрещала, задымила иссиня-желтым дымом. Казалось, горит не только хворост, но и снег.

Танки и бронетранспортеры, оказавшиеся в зоне огня, метались, как животные, застигнутые внезапным пожаром. Головные машины бросились вперед, норовя поскорей выбраться из огненного ада, а те, что шли во втором эшелоне и не попали в зону огня, без оглядки мчались вспять. У некоторых танков глохли моторы, и ошалелые водители не пытались их заводить, просто оставляли машины и опрометью бежали назад по следам своих гусениц.

"Фокус" Бригвадзе удался. За огненным валом наблюдали Полосухин и Макаров. Но ни тот ни другой не видели, что на западной стороне лесного островка Сухова сосредоточиваются танки и бронетранспортеры. Очевидно, фашисты решили овладеть этим лесом, находящимся в непосредственной близости от артиллерийских позиций полка Макарова. Отсюда можно было сделать стремительный бросок одновременно танкам и пехоте и смять полк.

Еще полыхал "вал Бригвадзе", как Глеба позвали к телефону. Звонил Остапов. Он был очень взволнован. Уже не шептал в трубку, как ночью, а громко, встревоженно докладывал:

- С запада нас атакуют немцы. Их много, товарищ подполковник. Танки и бронетранспортеры. И пехота бежит за машинами. Они войдут в лес… Нам их никак не остановить.

- Сколько танков? - спросил Макаров.

- Шесть танков и десяток транспортеров. До батальона пехоты.

- Задержите их огнем, - сказал Макаров, чтобы только что-то сказать. - Продержитесь хоть полчаса, Олег Борисович. Я вам позвоню.

Он ждал, что Остапов попросит разрешения на отход. Но тот молчал. Глеб положил трубку. Что делать? Нужно было что-то предпринять, и притом немедленно. Три противотанковых ружья не остановят шесть танков. Вслед за танками, которые очистят завал от противопехотных мин, в лес ворвутся стрелки-автоматчики. Батальон против взвода. Взвод Остапова погибнет. Это определенно, неизбежно. Вспомнилась сестра Варя. Он сам ей должен будет написать о геройстве ее мужа и о его гибели, виновником которой, если не прямо, то косвенно, будет он, Глеб. Что же делать? Разрешить взводу оставить лес и выйти в расположение батарей? Нет, он этого не может сделать, не имеет права отдать такой приказ. "Стоять насмерть" - касается всех без исключения. И не случайно на КП дивизии находится командарм. Бросить на помощь Остапову тоже некого: его единственный резерв - группа штабных командиров во главе с Брусничкиным и Судоплатовым - брошен им в деревню и ведет бой с прорвавшимися немецкими танками. Макаров, в сущности, остался один на КП, если не считать радиста и ординарца.

А что-то нужно предпринять в отношении взвода Остапова. Позвонить комдиву и попросить его помощи или разрешения на отход? Нет, Полосухин не даст такого разрешения, и Говоров тоже. И тогда его осенила мысль: огневой налет изо всех орудий по западной опушке леса! Он быстро отдал приказ в дивизионы и, отдав его, усомнился в эффективности этого огня: у него же не гаубицы, не мортиры, которые могут стрелять навесно через лес, у него пушки и их снаряды будут ложиться позади немецких танков.

А в это время вдруг неожиданно - писк зуммера. Он даже вздрогнул и сам взял трубку. Олег докладывал:

- Танки подходят к лесу. Через несколько минут они нас сомнут. - Голос у Олега уже не растерянный, а подавленный. - Мы будем сражаться до последнего. Глеб Трофимович, а нельзя ли ударить "катюшами" по лесу, по нашим позициям. Прикажите, Глеб Трофимович, это наша последняя просьба. И потом, у нас есть маленький шанс: мы сидим в ячейках, так что только прямое попадание может поразить нас.

- Хорошо, - быстро сказал Глеб и сразу же начал звонить на КП дивизии.

Связист ответил: комдив на НП, здесь командарм.

- Попросите его к телефону, срочно!

Когда Говоров взял трубку, Глеб, сильно волнуясь, доложил обстановку и попросил огнем гвардейских минометов накрыть лесок Сухова - там сосредоточены танки и пехота врага для броска на позиции полка.

- Но ведь там же должны быть наши стрелки, - сказал Говоров. Он помнил детали в системе обороны. - Разве они отошли?

Этот вопрос смутил Макарова.

- Товарищ командующий, там наш стрелковый взвод. Командует им Остапов. Он вызывает огонь на себя. У них есть маленький шанс: они зарылись в землю.

- Хорошо, товарищ Макаров, - ответил командарм, однако ничего не пообещал.

Говоров хорошо знал местность в секторе 32-й дивизии, помнил и лесок перед артиллерийским полком Макарова и отдавал себе отчет, как важно не допустить там сосредоточения немцев. Поэтому после телефонного разговора с Макаровым на лесок Сухова, который теперь по праву можно было назвать лесом Остапова, обрушился огненный смерч гвардейских минометов. Немцы, еще не опомнившиеся от огненного "вала Бригвадзе", решили, что и здесь им уготовлена ловушка, и повернули обратно, оставив на опушке леса горящие бронетранспортеры и трупы своих солдат.

Под вечер здесь наступила непривычная тишина. Связист пытался дозвониться до Остапова, но телефон молчал. В стороне лесного островка стояла зловещая тишина, лишь над верхушками деревьев ввысь тянулись тонкие струйки дыма. Там что-то горело. Стоя на снегу возле блиндажа командного пункта, Глеб с тоской, тревогой и болью смотрел на эти непонятные струйки дыма и все ждал, что вот-вот на восточной опушке леса появится хотя б одна живая душа. Но никто не появлялся и не подавал никаких вестей. "Надо бы кого-то послать туда… - подумал Глеб, но вспомнил, что некого послать, разве что Колю-Николая. - Вот придут наши - группа Брусничкина - Судоплатова, тогда можно будет послать Думбадзе с Чумаевым и Экимяном".

Потом, сопровождаемый Колей, он пошел на огневые позиции полка. У артиллеристов встретил Сашу: она только что отправила последнюю группу раненых на медпункт, выглядела усталой и в то же время возбужденной. Глеб спросил ее, почему сама не ушла вместе с ранеными. Ответила просто:

- Здесь я нужней. А вдруг снова бой? - И сразу, без перехода: - Что с нашими ребятами в лесу? Как Олег?

Он ждал этого вопроса, понимал, что и Саша, и Князев с тревогой ожидают его ответа - они же видели, как обрушили на лесной остров огонь гвардейские минометы, - и не спешил с ответом.

- Они погибли? - с тревогой и настойчивостью допрашивала Саша.

- Неизвестно. Надо выяснить. Вот вернутся Думбадзе и Экимян, и я пошлю их, - сказал он мрачно, пряча унылые глаза.

- Ждать? Когда это будет? - возмутилась Саша. - Да я пойду сейчас, засветло. Я знаю дорогу, я была там.

Она смотрела на него осуждающе, строго, остро, в то же время в ее глазах светилась мольба.

- Одной нельзя, - сказал он отрешенно.

- Разрешите мне с Александрой Васильевной, - попросил Князев. - Мы возьмем еще двух бойцов. Александра Васильевна права: лучше пойти засветло.

Он не стал возражать. И даже Колю отпустил. На КП возвратился один. Там его ждали только что прибывшие Брусничкин и Судоплатов. Оба были довольны - отряд успешно выполнил боевую задачу. Один танк подбит из противотанкового ружья и затем подожжен бутылкой с горючей смесью, другой подбит противотанковой гранатой. Экипаж сдался в плен.

Глеб молча, с отсутствующим взглядом слушал Брусничкина и Судоплатова, и, только когда Леонид Викторович сказал о спасении Москвы, глаза его потеплели, в них появилась какая-то живинка. Но она тотчас же исчезла, как только Судоплатов сообщил, что в бою с танками тяжело ранен Думбадзе.

- Он будет жить, Иосиф? - спросил Глеб.

- Рана серьезная. Ему сделают операцию, - ответил начальник штаба.

- Товарищи, не знаю, как вы, а я проголодался, - вдруг оповестил Брусничкин и поднялся, прокричал за брезентовый полог: - Егор! Чумаев, как там дела с обедом? Сегодня нам полагается двойная порция.

Чумаев привес копченой колбасы, мясных консервов, полбуханки черного хлеба и спирт, сказал:

- Горячего не будет: кухню разбомбило.

Все принесенное он положил на ящик и молча вышел.

Глеб от еды отказался. Он вышел из блиндажа и, стоя на снегу, сквозь вечерние сумерки всматривался в сторону леска Сухова. "Если, ко всему прочему, я сегодня потеряю еще и Сашу с Колей, то вообще останусь один", - подумал он. Почему один он не спрашивал себя. Стоял долго, пока мороз не прогнал его в блиндаж. А через полчаса появились Князев, Саша, Коля и Олег. Глеб точно воскрес - он с размаху обнял щупленького смущенного командира взвода, прижался к его небритой щеке и сказал:

- А я тебя, грешным делом, в мыслях похоронил. Теперь тебе долго жить - до полной победы. Вот за это мы сейчас и выпьем. Где там Егор? Кирилл Степанович, организуйте, пожалуйста. За победу!

В это же самое время командарм Говоров докладывал генералу Жукову итоги двухдневных боев за Акулово: подбито и сожжено двадцать три фашистских танка, одиннадцать захвачено в целости и исправности, сбито пять самолетов врага, подбито и захвачено много другой техники и вооружения. Наступление противника на левом фланге пятой армии приостановлено.

Это было 2 декабря. А 5 декабря в дневнике генерала Гальдера появилась краткая, но исчерпывающая запись: "Фон Бок сообщает: силы иссякли. 4-я танковая группа завтра уже не сможет наступать".