"Владимир Волосков. Где-то на Северном Донце (Повести)" - читать интересную книгу автора

есть хотите... Угощать нечем. Картошка, капуста квашеная да чай... Чайку
желаете? Без сахару, правда...
- Чай? Это здорово! - быстро поддержал ее Бурлацкий. - В самый раз. А
мы с Петром Христофоровичем горевали, что обедать всухомятку придется. Я
сейчас. У нас в машине и сахарок найдется!
За чаем разговор наладился. Правда, майору со старшим лейтенантом
пришлось набраться терпения и выслушать длинный рассказ Марфы Ниловны о том,
как она стала вдовой, как растила сына, как выучила его на инженера и как он
вдруг ни с того ни с сего влюбился в некую рыбинскую девушку Женю, этакую
"кралю без высшего образования - каким-то диспетчером на железной дороге
работает".
- Ведь не отпускала! Нет, все же ушел добровольцем... Никто не гнал, -
расплакалась в заключение Марфа Ниловна. - Ефима просила хоть словечко
замолвить - вместо отца Валечке-то был, - так как в рот воды набрал... Будто
у него племянников мильон...
- И долго вы вместе с Ефимом Нилычем жили? - воспользовался паузой
Бурлацкий.
- Как же... Как овдовела я, так напополам этот дом и купили. Пятнадцать
годов без малого. Ефим как раз институт кончил...
И опять последовал длинный рассказ о том, как хорошо они жили, пока
брат не женился на "вертихвостке Болдыревой", работавшей у него в
подчинении. Далее Селивестров с Бурлацким узнали, что Ефим любил жену, что
он не верил предупреждениям сестры, называл их сплетнями и, что хуже всего,
после смерти Болдыревой (она утонула в 1939 году) "порядочной" жены искать
себе не стал, а начал "заглядывать в рюмку", хотя у него шалило сердце, хотя
она, Марфа Ниловна, предупреждала о последствиях...
- А все эта Болдырева! - резюмировала Марфа Ниловна. - В недобрый час
навязалась на Ефимову шею. Поздно ее бог прибрал! - И мстительно поджала
блеклые губы.
Селивестров, глядя на хозяйку, подумал, что у нее, несмотря на все
сегодняшнее гостеприимство, очевидно, сатанинский характер и что Студенице с
женой жизнь в этом доме была далеко не райской.
- Говорят, Ефим Нилыч постоянно боялся воров, - снова воспользовался
паузой Бурлацкий. - Это возникло у него на почве алкоголя?
- Ну да... алкоголя... - сердито фыркнула Марфа Ниловна. - Я его
выучила. Как ребенок был. То в карман к нему залезут, то в поезде вещи
стянут, а то сам не припомнит, куда деньги подевает... Что вертихвостка его,
что он - два сапога пара... Проучила несколько раз - оглядчивей стал.
- Та-ак...
- Как один Ефим-то остался, я ему сказала, чтобы деньги мне отдавал.
Потому - у меня целее. Все равно промотает. Он на меня волком. Нынче ведь
известно, как братья старших сестер почитают... Ну, да у меня не больно
нахитришь! Я где угодно найду...
"Видно, хороша язва, - мрачно подумал Селивестров, у которого давно
пропала всякая охота к чаю и бутербродам с салом, которые они с Бурлацким
взяли в дорогу. - Такая проныра любого сторожиться научит..."
- А я думал, от алкоголя. - Простодушная улыбка все-таки получилась у
Бурлацкого. - Он что, и вещи все с собой возил?
- А-а... Какие у него вещи! - отмахнулась Марфа Ниловна,
настораживаясь. - Известно, геолог - бродяга!