"Марчин Вольский. Агент Низа" - читать интересную книгу автора

пуэрториканцы составили цыганский оркестр, который тут же принялся терзать
слух присутствующих резво и вполне фольклорно. Дьявольщина, черт побери!
Велюровый седобородач сердечно обнял путешественника.
- Вылитый дедушка, ну вылитый же... Разве что блондин, пониже ростом,
да нос прямой и глаза голубые. Прости мне небольшую формальность, но при
тебе ли, дорогуша, приглашение?
Мефф подал хозяину чек, конверт и листок с адресом. Тот некоторое время
рассматривал бумаги.
- Твоего отца звали Леоном, а мать - Абигейль?
Пришелец кивнул.
- Деда ты знал?
- Нет. Вроде, он родом из Европы, но, признаюсь, точно... Что вы
делаете?!
Человек в велюре методично рвал поданные ему бумаги, не исключая и
половинки чека.
- Все это липа. Называй меня дядей!
Кто думает, что это был конец неожиданностям, поджидавшим Меффа, тот
глубоко ошибается. Истинные неожиданности еще только начинались. Бэта
предложила "слегка перекусить". Креветки, филейная вырезка а-ля Шатобриан,
астраханская икра, коньяки, сыры, фрукты... У путешественника на кончике
языка вертелся вопрос: каким чудом дядюшка добывает подобные деликатесы,
проживая в такой глуши, однако жизнь научила его задавать как можно меньше
вопросов. Сам он, еще до того, как сесть в вагончик, пытался получить в
местном буфете что-нибудь пожевать, после долгих уговоров получил бигус, но,
когда пробовал заплатить твердой валютой, предупредительный буфетчик
решительно отсоветовал ему пользоваться блюдом, учитывая распространившуюся
дизентерию, и поделился собственным бутербродом.
Коньяк вызвал нездоровый румянец на эльгрековских щеках хозяина.
Дядюшка потчевал гостя, выпытывал о самом разном, об отце, матери. Ужасно
опечалился известием, что они уже почили. Интересовался жизнью далекого
постиндустриального общества. Мефф расслабился до такой степени, что и сам
отважился задать вопрос:
- Вы, дядя, и мой отец были родными братьями?
- Что ты, Меффуля, я - брат твоего дедушки... Ах, какой это был
сорванец, столько лет прошло, до сих пор помню его шуточки.
- Так сколько же вам лет? - вырвалось у внучатого племянника.
- Сто сорок два! Но это между нами. По бумагам мне восемьдесят один,
чтобы никто не придирался. А то еще телевизионщики нагрянут, какую-нибудь
награду за долголетие пришпандорят, а я не люблю, когда обо мне слишком
много говорят. Чего это ты там надумала?
Вопрос был обращен к женщине, которая, перестав подавать блюда и
разливать вино, стояла посреди избы (пардон, комнаты), чувственно
раскачиваясь в такт грустной и раздольной музыке здешних яров, речных
перекатов и государственных животноводческих ферм. Путешественник окинул ее
коротким взглядом. Его внимание привлекла полоска оголенного тела между
юбкой и болеро, чрезвычайно блестящая, искусительная...
- Дочка? - шепотом спросил он дядюшку, а когда тот покачал головой,
спросил еще тише: - Может супруга?!
- Супруга, хе-хе! Слышь, Бэта? Меффунчик думает, что ты моя жена. Да я
тут в целомудрии живу, как, словом, ксендз. Это моя экономка и все тут!