"Вольтер. История путешествия Скарментадо, написанная им самим (Философские повести)" - читать интересную книгу автора

Я отправился в Англию; такие же распри возбуждали там такое же
ожесточение. Благочестивые католики ради блага Церкви решили взорвать при
посредстве пороха короля, королевскую фамилию и весь парламент, дабы
избавить Англию от сих еретиков. Мне показали то место, где, по велению
блаженной памяти королевы Марии, дочери Генриха VII, сожгли более пятисот
ее подданных.Один ибернийский священник заверил меня, что это было весьма
доброе дело: во-первых, потому, что сожженные были англичане, во-вторых,
потому, что они никогда не употребляли святой воды и не веровали в вертеп
святого Патрика. Он в особенности удивлялся, как это королева доныне не
причислена к лику святых; но он уповал, что это сделано будет в недолгом
времени, как только кардинал-племянник улучит для этого свободную минуту.
Я поехал в Голландию в надежде найти больше покоя у более флегматичных
ее народов. Когда я прибыл в Гаагу, как раз отрубали голову одному
почтенному старцу. То была плешивая голова первого министра Барневельдта,
самого заслуженного человека в Республике. Поддавшись жалости, я
осведомился, в чем состояло его преступление, может быть, он совершил
государственную измену?
- Он совершил нечто гораздо худшее,-ответил мне проповедник в черной
мантии.-Этот человек полагал, будто можно с тем же успехом спастись
добрыми делами, как и верою. Вы, разумеется, понимаете, что ни одна
республика не выдержит, ежели распространятся подобные суждения, и что
надобны суровые законы, дабы пресечь такую мерзость и позор.
Некий глубокомысленный политик тех мест сказал мне со вздохом:
- Увы, сударь, добрые времена не будут длиться вечно; этот народ по
чистой случайности проявляет ныне такое рвение; в глубине души он
привержен отвратительному догмату терпимости, и когда-нибудь он к этому и
придет; от такой мысли я прихожу в трепет.
И я в ожидании зловещего будущего, когда восторжествует умеренность и
снисхождение, с великой поспешностью покинул страну, в коей царила
суровость, не смягчаемая никакими удовольствиями, и, погрузившись на
судно, отправился в Испанию.
Двор находился в Севилье, галионы уже прибыли, все дышало довольством и
изобилием, стояло самое прекрасное время года. В конце аллеи из
апельсиновых и лимонных деревьев я увидел некое подобие огромного
ристалища, окруженного ступенчатыми скамьями, коя покрыты были
драгоценными тканями. Под великолепным балдахином восседали король,
королева, принцы и принцессы.
Напротив августейшего семейства стоял другой трон, но более высокий.
Обратившись к одному из моих спутников, я сказал:
- Не вижу, зачем может быть нужен этот трон, разве что он прибережен
для самого господа бога.
Эти опрометчивые слова были услышаны одним важным испанцем и дорого мне
стоили. Я все еще воображал, что мы сейчас увидим какую-нибудь карусель
или бой быков, как вдруг на трон взошел великий инквизитор и благословил
оттуда короля и народ.
Вслед за тем явилась целая армия монахов, шествовавших попарно, черных,
серых, обутых, босых, бородатых, безбородых, в остроконечных капюшонах и
без капюшонов; за ними шел палач; затем окруженные альгвазилами и
грандами, показались человек сорок, одетые в балахоны из мешковины, на
коих намалеваны были черти и языки пламени. То были евреи, упорно не