"Вячеслав Воробьев. Мероприятие" - читать интересную книгу автора

будет!
- Только, - с сожалением махнул рукой Алкаев, - семинариста-то этого
пидором сделали... Кто его слушать будет?
- Тьфу, черт! - сплюнул на пол полковник. - Hу куда ты смотришь,
Алкаев?! Кто нужен нам для работы, того "петушат"! Это все твой, Игорек,
недосмотр. Вот что советую на будущее сделать: составь список осужденных с
редкими для наших мест профессиями и отдай списочек авторитетам. И наказ им
от меня, чтоб нужных людей не трогали! В бошках у паханов мозги-то еще есть
- скумекают, что если для зоны в целом будет хорошо, то и им достанется не
плохо...
Hа следующий день зэков на работы не выводили. Особенно агрессивно
мыслящих запихали в ШИЗО, а всех остальных препроводили колоннами в клуб.
Когда под мат и окрики конвойных зэки разместились на скамейках и
более-менее затихли, раздалась громкая команда: "Встать!"
Опять началась возня, склоки, брань - поднимались с большой неохотой.
Hа сцену в сопровождении свободных от дежурства офицеров и прапорщиков
поднялся сам начальник колонии.
- А это что за хренатень? - прохрипел Хренякин, указывая на заднюю
стену, к которой обычно крепятся транспаранты и прочие декорации.
- Икона, - пояснил Алкаев. - Ее за ночь художник местный спортачил...
- Сам вижу, что икона! Я не понимаю только, почему этот, как его
там... изображен в пиджаке и галстуке?!
- Видите ли, Василий Ананьевич, еще вчера это был портрет Ленина. И
смотрите, как поразительно точно сумели загримировать Ульянова под Иисуса.
Правда, блеск? А в ризы золоченые с умыслом не стали облекать - это чтоб
ярче подчеркивался образ Бога-человека!
- Смел ты, майор, стал! И что, пострадать не боишься?
- Товарищ полковник, вы про ад? Так может и нет его...
- Про власть я, которая страшнее ада! И знаешь почему? Потому что
меняется часто... - с грустью в голосе произнес Хренякин и первым опустил
свой толстый зад на предложенный стул возле длинного, покрытого кумачом
стола. Следом стали размещаться и все прочие, выдерживая равнение стульев
по полковнику.
К трибуне подошел майор: в его первой фразе, обращенной к остриженной
публике, не проглядовалось и малой доли волнения:
- Слушай мою команду: се-есть!
Когда гул поутих, майор устремил свой взгляд к вольготно рассевшемуся
на стуле полковнику и, убедившись, что тот кивком головы разрешает
начинать, нахмурив брови, произнес:
- Если какая падла вздумает здесь закурить, то весь отряд этой падлы
простоит на плацу до самого отбоя. А если кто выкрикнет реплику, не
относящуюся по существу к моему увлекательному рассказу, тот, опять же
вместе с отрядом, протопчет плац, но уже с отбоя до утреннего развода. А
там мороз, как вы, вероятно, заметили. Hа градуснике минус сорок!
Какой-то старый дед доверительно прошептал в сторону трибуны:
- Эх, коль водки стакан, то я вообще в барак бы не заходил!
Прорезиненная дубинка в руке прапорщика, сидящего в конце этого ряда,
с оттяжкой хлопнула по дедову плечу.
Майор продолжал:
- Сегодня мы собрались, чтобы почтить светлую память Рождества