"Евгений Воробьев. Этьен и его тень " - читать интересную книгу автора

как заполняется впадина оркестра, как там становится все теснее, толкотнее;
слушать, как музыканты настраивают инструменты, наигрывают вразнобой,
репетируют напоследок каждый что-то свое, а в звучной дисгармонии выделяются
медные голоса труб, флейта, английский рожок...
Зал погружается в темноту, и лампочки в оркестре светят ярче. Через
светящийся оркестр пробирается дирижер, музыканты приветствуют его
постукиванием смычков по пюпитрам. Он торопливо кивает и, перед тем как
подняться на возвышение, здоровается с первой скрипкой.
Едва дирижер появляется за пультом, раздаются аплодисменты. Он
поворачивается к залу и озабоченно раскланивается. Этьену из шестого ряда
виден его безукоризненный пробор; волосы приглажены и блестят.
Но вот дирижер подымает свою державную, магическую палочку, придерживая
ее пальцами левой руки за кончик, словно рукой не удержать...
Только что он в первый раз взмахнул палочкой, а Этьен уже всецело в его
власти. В памяти оживают полузабытые строчки: "Уже померкла ясность взора, и
скрипка под смычок легла, и злая воля дирижера по арфам ветер пронесла..."
Чьи стихи? И почему - злая воля? Скорее - добрая воля. Все-таки: чьи
строчки? Спросить в антракте у Ингрид? Бессмысленно. Она подолгу декламирует
Гейне и Рильке, но в русской поэзии - ни бум-бум...
Этьен заметил вокруг себя несколько лиц, примелькавшихся с начала
сезона. Боязливо скосил глаза влево и увидел перекормленную белесую девицу;
она, как обычно, сидит через два кресла от него в пятом ряду. Стал ждать,
когда девица начнет шуршать программкой или примется за свои конфеты,
упакованные в хрустящие бумажки, а сверх того еще и в фольгу, - черт бы
побрал эту завертку, эту конфету и эту девицу фламандского покроя! Справа
сидит старушенция с глазами на мокром месте; в чувствительных местах она
начинает хлюпать носом. А с симпатичным старичком, по-видимому из бывших
певцов, Этьен даже раскланивается. Старичок слушает самозабвенно и страдает
от одиночества. После верхней ноты, виртуозно взятой певцом, старичок
безмолвно повертывается к Этьену, и тот понимающе кивает. Этьен сидит
насупившись, сложив руки на груди, и, когда ему невтерпеж поделиться своими
восторгами, тоже находит безмолвное понимание у этого симпатичного старичка.
Этьен очень любит "Бал-маскарад" Верди, но недоволен певцом, который
поет партию графа Ричарда Варвика.
В первом антракте Этьен признался Ингрид, что уже примирился с тенором,
нет худа без добра, он внимательнее, чем обычно, вслушивается в оркестр.
Чем пленяет дирижер? Прежде всего тем, что сам восхищен музыкой.
Плавные движения рук, мелодия струится с кончиков длинных пальцев. При
пьяниссимо он гасит звук ладонью - "Тише, тише, умоляю вас, тише!"- и
прикладывает пальцы к губам, словно говорит кому-то в оркестре: "Об этом ни
гугу". При объяснениях графа и Амелии медные инструменты безмолвствуют, а
когда звучит воинственная тема заговора - нечего делать арфам и скрипкам. В
эти мгновенья дирижер протыкает, разрезает воздух своей палочкой, он изо
всех сил сжимает воздух в кулак, будто воздух такой упругий, что с трудом
поддается сжатию. Движения его рук становятся неестественно угловатыми - как
бы не домахался до вывиха в локтях. Копна растрепанных волос - от прически
не осталось следа. Он торопливо листает страницы, не заглядывая в партитуру,
оркестр мчится все быстрее и быстрее, увлекая за собой слушателей и самого
маэстро.
Обычно в первом антракте Ингрид брала свою папку с нотами и