"Василий Воробьев. Диагональ на двоих" - читать интересную книгу автора

запилить десяток километров по тайге, дабы успокоить и сказать: мол, "все в
порядке"... Мысли ворочаются, как камни, ноги не идут, огромная луна на
расстоянии вытянутой руки. Состояние полного пофигизма. В конце концов
убеждаю себя, что десять верст - не крюк, ради комфорта сна в палатке и
спальнике. Все дальнейшее всплывает в сознании лишь отдельными картинками.
Градусная насечка на компасе, из которой я вижу только одну и следую ей,
пошатываясь и распевая: "... мы могли бы пройти там где нет... Этих грязный
и топких рек... Но завел нас в это болото... Наш великий стратег... "Лысая
гора, серебряная в свете луны. Лось, убегая проламывающийпросеку в зарослях.
Ощущение бестелесного танца при спуске с Лысой горы по хаотично разбросанным
стволам старой вырубки, когда при очередном подскальзывании и полете
отстраненно наблюдаешь за виртуозной работой рук и ног, ухитряющихся найти
точку и мгновение опоры. И вялая мысль: " Надо же, как это им удается? "
Ну и конечно дорога. Это ощущение даже не полета, а плавного течения,
убаюкивающего и не требующего усилий. В контрольной точке лежала записка с
координатами стояка. Записка странная, но я уже был не в состоянии
анализировать эпистолярное наследие. Только ПИТЬ, ЕСТЬ, СПАТЬ.
Палатка стояла в месте, никак не соответствующем Еепредставлениям о
стояке. Ради "маленького, но красивого" места бывали запилы до полного
изнеможения, а тут - какая-то нора. На вопрос о жратве и чае Она в сонной
прострации начинает нести какой-то бред. Все невероятно странно, но
осмыслить это я совершенно не в состоянии. Глоток забортной воды, и, под
музыку молнии спальника, я исчезаю.
По утру "Hard night's morning" не напевал только потому, что она не
написана. Пришла расплата за вчерашние полеты во сне и наяву. Крыша, не
слишком перетруждавшаяся накануне, пришла в себя, а мышцы спали беспробудным
сном. Каждое, даже элементарное движение требовало невероятных усилий воли.
Ни одно мышечное волокно не сокращалось без окрика от коры. Задачу: "Что
должна делать левая нога пока переступает правая", - разрешить не удалось и
к костру пришлось ползти. А в довершение всего Она начинает свою грустную
повесть, и это завершает эмоциональную картину в стиле Дали. Красивейшее
озеро, скалы, солнечное утро, смотрящиеся из зарослей нашей стоянки, как
подсмотренные в замочную скважину, тело, непослушным ватным мешком
болтающееся где-то под головой и рассказ, что-то до боли напоминающий. Мой
алгоритмизовано-формализованный язык не в состоянии передать все оттенки
этой эмоциональной палитры, поэтому коротенько суть, как я ее воспринял. На
очередной ходке, покоренная красотой дикой природы и одиночеством, Она
решила пройти по дороге чуть вперед и воочию лицезреть речку, по которой нам
предстояло сплавляться. На очередном повороте дороги все Ее существо было
ввергнуто в пучину неосознанного Ужаса, причиной которого был дикий,
нечеловеческий, даже не крик, а вой, исходивший от стоящего на скале,
невдалеке от дороги, полуобнаженного "черного" (как Она его увидела) мужика.
Уже убегая, Она отождествила этот вой с криком: "ЛЮ-УУ-ДИ-ИИ.... ". К этому
моменту Она уже успела забыть о существовании на Земле других человеческих
особей. Глухая Карельская тайга, тишина, кайф. И вдруг! Сюрреализм ситуации
не позволял взять себя в руки. А вой преследовал неотступно. "ЛЮ-УУ-ДИ-ИИ...
" Скатившись по кустам к берегу озера, Она залегла, костер не разводила,
дабы не демаскироваться, напилась успокоительных колес и успокоилась. А над
озером, постепенно стихая от обреченности: "ЛЮ-УУ-ДИ-ИИ... ". Потом вроде
был шум машины... А может ветра... Даже рассказывая, Она трясется.