"Андрей Воронин. Троянская тайна ("Слепой" #32) " - читать интересную книгу автора

сладострастно перемывая тебе косточки, будут рассказывать басни о каких-то
людях, которые в десятки, в сотни раз талантливее, умнее и компетентнее
тебя, но пропадают в нищете и безвестности, потому что ты занимаешь их место
по праву рождения...
Вот что на самом деле значил короткий вопрос Константина Ильича. "Не
боюсь", - ответила Ирина, и это был первый в ее жизни случай, когда она
сознательно солгала отцу (невинное детское вранье, разумеется, не в счет). В
действительности она боялась всего этого и еще многого другого прямо-таки до
оторопи и именно по этой причине вкалывала до седьмого пота даже тогда,
когда другие отдыхали, - не помышляя о славе или деньгах, а хотя бы для
того, чтобы отцу не было за нее стыдно.
И труды ее не пропали даром. В свои тридцать лет она была кандидатом и
заканчивала написание докторской, и слово ее в мире искусствоведения, хоть и
не стало пока истиной в последней инстанции, как слово профессора Андронова,
обрело тем не менее весьма солидный вес. К ней обращались за консультацией,
к ее мнению прислушивались, и происходило все это вовсе не потому, что она
была дочерью знаменитого профессора. О ней все чаще говорили как о
грамотном, знающем, весьма компетентном и, главное, наделенном отменным
чутьем эксперте. И как бесценное сокровище хранила она воспоминание о том
единственном случае, когда после долгого и ожесточенного спора ей удалось
переубедить отца, заставить его изменить мнение и признать ее правоту в
вопросе датировки работы какого-то неизвестного голландца. Да, тот случай
был единственным (если бы их оказалось больше, профессор Андронов просто не
был бы профессором), но он таки имел место! Даже если тот спор, как иногда
начинало казаться Ирине, был всего лишь своеобразным экзаменом, то она
выдержала его с честью. Словом, к тридцати годам ей удалось достичь почти
невозможного: стать самостоятельной величиной в тесном искусствоведческом
мирке еще при жизни знаменитого отца.
При жизни... Эта мысль заставила ее вздрогнуть, как от пощечины. Тот
счастливый период, который она только что мысленно назвала "при жизни отца",
уже почти месяц как остался в прошлом, отошел в область легенд и
воспоминаний. Удивительно, о какой ерунде способен размышлять человек,
переживая даже самое сильное горе!
Горе ее действительно было сильным и искренним, однако даже на
похоронах Ирина, помнится, не могла выбросить из головы этюд, о котором
буквально за день до смерти говорил по телефону отец. Имел ли этот этюд
отношение к его гибели? Была ли смерть результатом несчастного случая, как
утверждали следователь и медицинский эксперт?
Ирина сама настояла на вскрытии, которое ничего ей не объяснило, а
только еще больше все запутало. Сердце у отца оказалось на удивление
здоровым для человека его возраста, легкие и мозг также были в порядке; даже
желудок был полон, что целиком исключало возможность голодного обморока -
возможность, которую никто даже не рассматривал ввиду абсолютной бредовости
такого предположения. В организме отца не было обнаружено ни малейших следов
каких бы то ни было токсинов; словом, никаких причин вдруг, ни с того ни с
сего падать в обморок у профессора Андронова не было.
Он мог, конечно же, споткнуться, потерять равновесие и упасть,
ударившись при этом головой. Но люди, споткнувшись, как правило, падают
вперед, а не назад и ударяются лбом или в крайнем случае виском, но никак не
затылком! Он что, прогуливался по кабинету задом наперед?