"Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Полноземлие (Жизнь и приключения Алексея Новикова, разведчика Космоса-3)" - читать интересную книгу автора

околачиваться на Луне?
"Действительно, сколько?" - подумала я.

12 АПРЕЛЯ

День Космонавтики у нас обычно отмечается праздничным обедом - всегда
очень веселым. Каждый раз меня бесконечно трогает особо предупредительное
отношение ребят. Я тоже смеюсь и шучу и стараюсь изо всех сил победить
тоску. Что поделаешь: я твердо знаю, что никто никогда не заменит мне
Федора. Добродушного моего гиганта...
Но сегодня было не до праздничного обеда. Около полудня мы вышли на
поверхность. На террасе, под которой в Море Облаков раскинулся космодром
Луна-6, мы ожидали прибытия корабля. Тут были все: астрофизики нашей
обсерватории, и космодромная команда, и экипаж "Юрия Гагарина", который вот
уже три недели томится в ожидании вылета. Только неугомонный селенолог
Володя Лерман залез в танкетку и умчался на ту сторону, к своим бурильным
автоматам. Будет лазать по немыслимым крутизнам. А к вечеру заглянет ко мне
и, пряча за иронической улыбкой смущение, попросит примочку для ушибов.
За четыре года я привыкла к Луне, к ее бурой, ноздреватой поверхности,
где все - вверх-вниз; привыкла к обнаженному черному небу, утыканному
звездами; даже к коварным колодцам, присыпанным легким, как пена, шлаком. К
одному не могу привыкнуть - к полноземлию.
Глаз не могу отвести от Земли. Ее огромный диск висит над головой.
- Марта. Марта, надо ль плакать, если Дидель вышел в поле...
- Перестаньте, - прошу я.
Я действительно готова заплакать. Алеша не знает, что Федор тоже любил
Багрицкого.
Корабль прилунялся долго. Жуками поползли по космодрому банкетки.
Прибывшие все в одинаковых скафандрах, не разберешь, кто где. Голоса,
голоса - конечно, о тау-частицах. И вдруг - уверенный, быстрый, напористый
голос: "Я предупреждал, что это зависит от волокнистого строения
туманности..."
Значит, и Герман Скрипкин прилетел. Ну что ж...
Я вспомнила: кто-то рассказывал, что он никуда Тину одну не отпускает.
О нем вообще много говорили. Да он и сам часто высказывался в
астрофизических вестниках - всегда запальчиво и резковато.
В Селеногорске, когда мы вылезли из скафандров, Тина Воробьева
бросилась ко мне. Мы обнялись.
- Безумно рада тебя видеть, - сказала она.
- И я рада...
Тина была все такая же - хрупкая, тоненькая, белокурая. Только вот под
глазами у нее появились припухлости.
В институтские годы (Тина окончила профилактический факультет, а я -
лечебный) она отличалась прекрасной памятью. На сессиях она, вздернув
тоненькие брови и глядя куда-то вверх, почти дословно пересказывала тексты
учебников. Тина мне казалась замкнутой и несколько анемичной. С тем большим
изумлением следила я в последние годы за ее неожиданным взлетом, за
интересными теоретическими работами, которые выдвинули ее в число видных
космогонистов. Так бывает: готовится человек к одной профессии, а проявит
себя в совершенно другой.