"Катерина Врублевская. Дело о старинном портрете (Аполлинария Авилова-3) " - читать интересную книгу автора

обвинения?
- Не знаю, - я пожала плечами. - Наверное, он сильно любил свою
невесту.
- Одно другому не мешает, - Владимир Гаврилович рассмеялся. - Просто
аббат умел делать правильные выводы из полученных сведений, а Дантес - нет.
Именно это и называется умом.
После того разговора я вернулась к началу и перечитала роман заново,
обращая внимание на аббата Фариа. Я не могла не восхититься точностью оценки
Владимира Гавриловича и для себя решила, что друг отца ничуть не глупее
аббата.
Прошло три года. Авилов уехал в Маньчжурию и долго не возвращался. Он
писал нам чудесные письма, полные описаний приключений и опасностей.
Однажды, в день посещений, ко мне пришел отец. Рядом с ним стоял высокий
седой мужчина. Поначалу я его не узнала, а когда поняла, что это Владимир
Гаврилович, то с радостным возгласом кинулась ему на шею, совершенно
выпустив из виду, как это выглядит со стороны.
Кто бы мог подумать, что такое нарушение благонравия приведет к
непредсказуемым последствиям! По окончании визита отца и Авилова ко мне
подошла дежурная "синявка" - так мы в институте называли классных дам за их
синие форменные платья. Синявка кипела от бешенства.
- Как вы себя вели, мадемуазель Рамзина? Это верх неприличия -
бросаться на шею мужчине! Вы поставили под удар репутацию института! Я
немедленно доложу о вашем непристойном поведении начальнице.
Несмотря на то, что я была уже взрослой семнадцатилетней девицей и
вскоре должна была сдавать выпускные экзамены, быть исключенной из института
после семи лет мучений, да еще с записью "за неблагонравие", мне вовсе не
улыбалось.
Мадам фон Лутц, грузная начальница института, сидела в удобном кресле с
подлокотниками, а на ее коленях покоился жирный пудель, вылитый портрет
хозяйки.
- Что вы скажете в свое оправдание, мадемуазель? - хрипло спросила она,
задыхаясь от гнева. - Вы преступно забылись, и теперь мне остается одно -
исключить вас из института. Как вы могли?
В зале для посещений находились младшие воспитанницы. Какой пример вы
им подали? И что скажут их родители? Что мы воспитываем... э... - тут она
запнулась, но справилась с собой, - ...кокоток?
Стоя с опущенной головой, я чуть не прыснула - оказывается, Maman знает
слово, известное мне из романов господина Бальзака. Синявка тихонько ахнула
и прикрыла ладонью тонкогубый рот. Мгновенно мое лицо вновь обрело серьезное
и даже виноватое выражение.
- Господин Авилов, пришедший с отцом, - известный путешественник и
давнишний друг нашего дома, - тихо сказала я. - Он вернулся после
длительного отсутствия, и моя радость при виде его была вполне понятна.
- Это не дает вам права забываться, мадемуазель Рамзина. Где ваша
гордость и девичья честь?
Внезапно меня осенила дикая мысль.
- Господин Авилов - мой жених. - Я в упор посмотрела на начальницу
честными-пречестными глазами. - Он просил моей руки, и отец дал согласие.
Начальница и классная дама переглянулись. Наступило молчание.
- Ну что же, это меняет дело, - уже другим тоном сказала мадам фон