"Виктор Вучетич. Сиреневый сад (Искатель № 3-4 1981г.) " - читать интересную книгу автора

Виктор Кучера

Сиреневый сад

[Image001]


Повесть

"Искатель" № 3-4 1981г.

Сибирцев поднялся с постели в пору отцветающих вишен. Сам, без
посторонней помощи, тяжело опираясь на суковатую палку, сделал он первые
шаги к двери, к потемневшей от времени террасе, и, шаркая, ступил на ее
рассохшиеся половицы. Короткая боль кольнула меж лопаток и жарко плеснулась
в груди. На миг качнулось в глазах, и он прикрыл их. А когда снова открыл,
вдруг счастливо рассмеялся. Мир, заслоненный до сей поры плотными зарослями
дикого винограда, опутавшего ставни окон, открылся перед ним всей своей
глубиной. Значит, снова жизнь, и весна вокруг, и это буйное цветение не
выдумка, не порождение отрывочных, обморочных видений, бог весть сколько
времени преследовавших его.
Когда- то огромный и ухоженный сад теперь одичал. Безнадзорный,
расхристанный вишенник вздымал от порывов ветра снежно-розовые вихри своего
кипения и швырял, рассеивал их по траве, кустам, бывшим клумбам, заглохшим
аллеям и дорожкам.
А поверх, и вокруг, и вдали, отовсюду, куда достигал взгляд, голубым и
лиловым прибоем накатывалась сирень. От свежего ли дыхания земли и сада, или
от другого чего-то кололо в горле, будто застрял там острый кусочек железа.
Продолжая улыбаться, Сибирцев сделал два-три коротких шага, и опустился
в плетеное кресло-качалку. Чуть наклонясь вперед, он качнул кресло, и оно
заскрипело под ним, словно охнуло. И от этого плавного движения снова
закружилась голова и все расплылось перед глазами. Сибирцев почувствовал,
как мягкие пальцы бережно коснулись спины и на плечи лег теплый и пушистый
плед, легко окутал его, прикрыл колени. Пахнуло неуловимым запахом духов.
Мирно поскрипывало старое кресло. Сибирцев полной грудью, распрямляя
плечи, вдыхал тягучий аромат цветущей сирени и вслушивался в окружающие
звуки. Легкий кашель - это Маша. Она сидит сбоку, наверно, на ступеньках
лестницы, ведущей в сад, и, положив подбородок на сомкнутые тонкие пальцы,
ждет, когда Сибирцев посмотрит на нее. А вот грузные, до стона в половицах,
шаги Елены Алексеевны. Крупная женщина, сохранившая черты поместной барыни,
суровой и неприступной, с гордым профилем, обрамленным реденькими буклями...
Пережила свой век, мыкается теперь вот с Машей да бывшей своей прислугой,
когда-то спмпатяшкой горничной, а ныне сварливой и неопрятной старухой.
Ходит Елена Алексеевна важно, как императрица, а разговор, легкий,
неторопливый, заводит о разоренном хозяйстве, об усадьбе, за которой нет
присмотра, избегая при этом самого главного вопроса. Разве что голос вдруг
выдаст, задрожит, когда вскользь упомянется в плавном течении беседы имя
сына Яши. И она и Маша - понимал Сибирцев - все ждали, чтобы он сам
заговорил. Давно ждали. Но он молчал, сперва оттого, что действительно не
мог говорить, ибо находился в тяжелом состоянии после ранения, а после никак