"Дениз Вудз. Ночной поезд в Инсбрук " - читать интересную книгу автора

счастливые влюбленные за дверями, кучка студентов за игрой в покер - так что
я облегченно вздохнула, увидев, что мое-то купе полупустое. Я вошла и
посмотрела наверх. Лучшие полки под самым потолком. Сидя на них, можно
выпрямиться и побыть одной, в то время как другие пассажиры копошатся внизу
в тесноте. Там либо ложись спать, либо выходи. Но даже наверху никуда не
деться от соседей. В данном случае на правой верхней полке, на расстоянии
вытянутой руки от моей, расположился широкоплечий мужчина: все в нем без
слов говорило, что в этом купе хозяин - он. Он лежал лицом к стене, одетый в
черную рубашку и выгоревшие джинсы. На рюкзаке, брошенном в ногах, я
рассмотрела флаг Ирландии. Подходит. Ирландцы - родственные души, с ними
приятно проводить время. Я уже представляла, как мы поедаем салями,
купленную еще в Риме, и делимся историями о том, где, когда и вообще
встречались ли нам на пути чистые туалеты, но как только я собралась
забросить рюкзак наверх, он закашлял и чихнул. Простужен, стало быть.
Спасибо, но как-нибудь в другой раз. Впервые в жизни, я устроилась на нижней
полке слева - подальше от больного.
Я подсушила волосы и переодела обувь, разложила мокрый спальный мешок
на средней полке, затем достала провизию и стала смотреть, как рюкзаки
проплывали, покачиваясь, по коридору. Поскольку развернуться в узком проходе
с большим багажом за плечами невозможно, проходящим очень часто приходилось,
сделав три шага вперед, потом отступать на четыре назад, как в каком-то
ритуальном танце. Мой спутник почти не шевелился, ерзая только от
неудобства, которое ему доставляла простуда. Чует мое сердце, не с кем
сегодня будет обменяться впечатлениями от поездки. Когда суматоха в вагоне
поутихла, я вышла в коридор, и все остроты, колкости, подначки и смешки
нашего многоязычного дома на колесах разом хлынули мне в уши.
В восемь двадцать пять поезд тронулся.

Попутчик выключил свет, как только я вышла за дверь. Прозрачный намек.
Как котенок, вышвырнутый на холод, я долго стояла у окна и, глядя, как мимо
проплывают огни, думала о Соле. Опять. Я так часто вспоминала о нем, что его
образ как-то потускнел в моем сознании. Да был ли он таким славным? А его
лицо - таким совершенным? Его ли это улыбка, или я путаю с предыдущим своим
парнем? А что до голоса, так он совсем стерся из памяти. В те две недели,
что мы с ним не виделись, был момент, когда я поймала себя на мысли, что не
могу вспомнить тембр его голоса - что, впрочем, и неудивительно. Мы
познакомились-то всего за три дня до того, как я уехала из Лондона, -
точнее, за шестьдесят три часа, - но с тех пор, как мы расстались, дня не
проходило, чтобы я не проживала эти часы заново, на каких-то мгновениях
задерживаясь больше, на каких-то меньше. Иногда я спрашивала себя, к чему
приведет этот мимолетный роман, но обычно ответ приходил сам. В Соле было
что-то эдакое. Что-то эдакое было в нас. Мы оба чувствовали, оба признавали,
что это не сиюминутный каприз. И Сол даже пообещал, что, пока я буду в
отлучке, он поговорит со своей подругой, с которой они прожили два года, и
скажет ей, что он встретил другую. Стоя у окна поезда тем вечером, я
смотрела на проносящуюся мимо Италию и желала Солу с другого конца
континента, чтобы у него хватило мужества проститься по-хорошему.
Я зашла в купе, закрыла дверь и легла, укрывшись грубым коричневым
одеялом. Почитала немного, но вскоре отложила книгу в сторону и выключила
тусклый ночник. А дальше мне оставалось только ждать, когда придет сон, пока