"Дэниэл Ивен Вайсс. Нет царя у тараканов " - читать интересную книгу автора

друг другу. У нас проблема с имиджем. Но не забывайте, кто нам придумал
имя - животное, именующее себя "хомо сапиенс".
- Что в переводе с латыни означает "задумчивый пидарас", - пояснил
Миллер.
- Люди полагают, что "хомо" восходит к индоевропейскому "дхгхом-он",
что означает "землянин", - продолжал Колумб. - На самом деле, это диалект
африканской саванны. Когда волосатая обезьяна однажды грохнулась с дерева,
мы воскликнули: "ХО-ХО!" Имя прилипло.
Как выяснилось. Фил назвался в честь "Классической Филологии", своего
первого дома. Отличный выбор: древний том, весь пропитанный выдержанным
клеем, засаленный университетский учебник, которого, наверное, никогда
больше не коснется рука человека.
Колумб вырос в громадной "Энциклопедии Колумбии".
Даже самые дешевые Айрины брошюрки были напечатаны очень стойкой
краской: мы не забыли первых уроков. По большей части мы выучили и
вспоминали их как некие курьезы. Лишь в минуты стресса книжные догмы пугали
нас своей реальностью. Но и тогда они, как правило, не выходили из-под
контроля. В тот первый день на воле мой мозг кишел персонажами Книги. Но я
знал, что меня им никогда не одолеть.
Однако некоторых наших сородичей постигла незавидная трагическая
участь. Многие тома так давно не открывали, что воздух не проникал между
страниц. В этих книгах младенцы не выживали. Раз в год мы поминали тех, кто
не выбрался из "Радуги земного притяжения" и "Поминок по Финнегану".
Другие - например, философы - росли в атмосфере, настолько бедной
кислородом, что их организм утратил иммунитет к книжным токсинам. На этих
несчастных душах поистине лежала несмываемая печать. Слова отлучили их от
трехсот пятидесяти миллионов лет мудрости, что записана в генах Блатгеллы.
Очень скоро я обнаружил: кое-что из написанного вздора устойчиво
действует на колонию, а именно - слою "германский" в нашей систематике.
Идея витала затянувшим капризом. За два поколения до меня квартира кишела
Хайди и Зигфридами, да и мое поколение - немногим лучше.
Я бы не слишком над этим задумывался, если б не одна вещь: мы,
чурающиеся света германцы, жили под игом Айры Фишблатта, правоверного
еврея. Я опасался не только его ветхозаветных излишеств, но и современной
этнической мстительности. Я часто просыпался по утрам в ожидании
катаклизма. И когда он произошел, почувствовал себя злосчастной Кассандрой.
Но я думал об этом, лишь когда брало верх слово написанное. Мы вели
совсем не религиозную войну. То была война биологическая - результат
кризиса перенаселения. Наша прекрасно сбалансированная экосистема
пошатнулась, когда Айра перегрузил ее "хомо жидус".
Это случилось не сразу. Я родился во времена великого процветания.
Фактически я вышел прямо на церемонию, достойную праздника урожая.
Айра пребывал в нерегулярном сожительстве с самозваной цыганкой, перед
которой я вскоре начал преклоняться. Моменты важных событий она описывала
как дорожные происшествия. Скажем, в ту ночь, когда Меркурий влетел в
Тельца. Той ночью, когда я с ней познакомился, ужин влетел в стену.
После беседы на книжной полке в тот первый день на юле меня привлекли
какие-то густые ароматы. Это Цыганка готовила очередное исконно
восточноевропейское кушанье.
Айра, о котором мне рассказывали уже несколько часов, вернулся домой,