"Герберт Уэллс. Размышления о дешевизне и тетушка Шарлотта" - читать интересную книгу автора

Полевые цветы она презирала. Драгоценности ее походили на выставку
благородных металлов. Знай она стоимость платины, она б только ее и
носила. Цепи, кольца и броши тети Шарлотты приобретались на вес. Она б
отвернулась от работы Бенвенуто Челлини, если бы в вещи было менее
двадцати двух каратов. Акварель она презирала; картина в ее глазах должна
была представлять собою огромное, писанное маслом бурое полотно
какого-нибудь Старого Мастера. В углу столовой в усадьбе Бэббиджей стояла
горка с хвастливо сияющей позолоченной посудой; ее огораживал плюшевый
шнур, не позволявший посетителям толком рассмотреть чеканку: они лишь
узнавали стоимость и шли дальше. Я не держу в доме богато разукрашенного
искусства. По мне, прелесть искусства составляют такие необъяснимые вещи,
как идеи, мастерство и талант. На фартинг краски и бумаги - и перед вами
шедевр, как это делают японцы. Не беда, если он упадет в огонь. Он
исчезнет, как вчерашний закат, - завтра будет новый.
Японцы - истинные апостолы дешевизны. Греки жили, чтоб научить людей
красоте, иудеи - нравственности, но вот явились японцы и принялись
вдалбливать нам, что человек может быть честным, его жизнь - приятной, а
народ - великим без домов из песчаника, мраморных каминов и буфетов
красного дерева. Порой мне ужасно хотелось, чтоб тетушка Шарлотта пожила
среди японцев. Она, конечно, обозвала бы их "горсткой ничтожеств". То, что
у них столь употребима бумага и они носят бумажное платье и пользуются
бумажными платками, преисполнило бы ее бесконечного презрения к ним. Как я
ни старался, я не мог представить себе тетю Шарлотту в бумажном белье. Она
питала истинную ненависть к бумаге. Ее молитвенник был напечатан на шелку,
все книги переплетены в кожу и не так для красоты, как для прочности
вправлены в металлический кант. Настоящее ее место было в древнем Вавилоне
- сей основательный народ высекал на камне даже газеты. Я мысленно
сравнивал ее с той царевной, которая носила одеяние из кованого золота.
Мальчиком я считал, что скелет у нее из красного дерева. Но как бы там ни
было, старушки уж нет, и к тому же она оставила мне свою мебель. Наверно,
она перевернулась в гробу, когда я принялся распродавать ее имущество.
Даже семейный фарфор понемногу исчез. Негодуя за дурное отношение к ее
слишком фундаментальным вещам, тетка вечно наказывала меня, запирала в
чулане, сажала на хлеб и воду, давала непосильные задания, и я,
признаться, низко отметил ей за это. Если будете в Уокинге, вы убедитесь в
этом собственными глазами. На могиле ее стоит простой легкий крест. Он
кажется белым пятнышком между двух безобразных гранитных пресс-папье,
которыми придавлены лежащие справа и слева. Временами я готов в этом
раскаяться. Как я посмотрю ей в лицо на том свете: я ведь так ее оскорбил!

1898