"Герберт Уэллс. Игрок в крокет" - читать интересную книгу автора

подобных моим. И я нашел то, что искал. Под внешним тупым безразличием в
этих людях таилось глубокое беспокойство! Их, как и меня, преследовал
страх. Страх привычный, укоренившийся. Но при этом какой-то
неопределенный. Они страшились неведомого. Этот страх в любое мгновение
мог перейти на что угодно и перерасти в непреодолимый ужас.
Приведу вам несколько примеров.
Как-то вечером одна из моих пожилых пациенток оцепенела от ужаса,
увидев какую-то тень в углу; когда я придвинул свечу и тень заколебалась,
старуха громко вскрикнула.
- Но ведь тень не может причинить вам никакого вреда, - стал я ее
убеждать.
- Я боюсь! - отвечала она, и это был ее единственный довод. Не успел я
остановить ее, как она схватила часы, стоявшие у нее на ночном столике,
швырнула их в черную, жуткую пустоту и с головой накрылась одеялом. Должен
признаться, что на минуту я остолбенел, уставившись в угол, на разбитые
часы.
В другой раз я видел, как один фермер, охотясь на зайцев, вдруг
остановился, с ужасом оглядел трепетавшее на ветру воронье пугало, не
замечая меня, вскинул ружье и выстрелом разнес в клочья безобидное чучело.
Все поголовно боялись темноты. Я убедился, что моя старая служанка
после сумерек не решается выйти даже к почтовому ящику, который был в
каких-нибудь ста шагах от дома. Она приводила всевозможные отговорки,
когда же ее припирали к стенке, просто отказывалась идти. Мне приходилось
самому вынимать письма или ждать до утра. Я узнал, что даже влюбленные
парочки не выходили из дому после заката солнца.
Не могу передать, - продолжал он, - как это ощущение жути овладело мной
и мало-помалу усиливалось; оно так захватило меня, что стоило ветру
хлопнуть ставнем или угольку выпасть из камина, как я вздрагивал.
Я не мог отделаться от этого состояния; ночи стали невыносимы. Я решил
серьезно поговорить об этой странной тревоге со старым викарием. В
определенном смысле округа была в его ведении, так же как и в моем. Должен
же он знать хоть что-нибудь. К этому времени мои нервы вконец
расстроились. После одной особенно жуткой и тяжелой ночи я решил, не
откладывая, отправиться к викарию. Очень уж мне было плохо...
Помню, с каким чувством полнейшей беззащитности ехал я к нему по
болотам. Они были такими голыми, такими открытыми, что, казалось, там не
могла гнездиться опасность. Но когда я приближался к кучке деревьев или
кустов, мне мерещилась засада. Я утратил уверенность, присущую всякому
живому существу. Я чувствовал, что окружен силами зла, что они угрожают
мне. И это среди бела дня, в ясный солнечный день! И никого кругом, кроме
птиц...
Мне повезло: в тот день старик был словоохотливей обычного.
Я прямо приступил к делу.
- Я в этих краях человек новый, - начал я. - Не замечается ли тут
что-нибудь неладное?
Он уставился на меня и, почесывая щеку, обдумывал ответ.
- Как же, замечается, - сказал он.
Он увел меня к себе в кабинет, с минуту прислушивался, как бы желая
удостовериться, что никто нас не услышит, потом тщательно запер дверь.
- Вы очень чувствительны, - проговорил он. - С вами это началось