"Герберт Уэллс. Кстати о Долорес" - читать интересную книгу автора

уходил целиком в тень, я только отводил для себя и для них подобающее
скромное место, _босуэлловское_ место, хотя и на переднем плане. Место
фотоаппарата, увековечивающего некое зрелище.
Мне и прежде не раз случалось открывать в себе такого рода
босуэлловские склонности. В Париже, в Лондоне я был беззаботным и
счастливым фланером; я фланировал по Нью-Йорку, и Вашингтону, и многим
большим городам Европы; однако на некоторое время это радужное настроение
заглушили всяческие хлопоты и неприятности, да и никогда прежде я не
осознавал столь ясно собственной своей беззаботности, этакого фланирующего
состояния духа.
Наслаждение от этого побега в хорошее настроение, в настроение,
которое, увы, слишком редко меня посещает, я ощутил наиболее ярко в первый
полдень своего путешествия, в Ренне. Я выехал из Парижа около девяти утра.
Один из тормозов перегрелся и начал дымиться, так что в Ренне пришлось
произвести небольшой ремонт; но, вообще-то, мой маленький "вуазен-14" вел
себя в дороге превосходно, катил себе без особой спешки, не стремясь
никого обогнать, кротко и тихо урча "извините" и не поднимая лишнего шума.
Альфонс перетер перед дорогой свечи и все, что следовало, тщательно смазал
маслом и тавотом. И это не его вина, что один из тормозов был чуточку
туговат. Долорес, облаченная в пеньюар, показалась на балконе. С явным
усилием она обуздала свою патологическую ревность и только самую малость
переборщила в заботливости, повторяя последние, совершенно ненужные
напутствия и советы. Мне непременно следовало запомнить какую-то ее
просьбу, и хотя я и недослышал, о чем, собственно, шла речь, торжественно
обещал во всем ей повиноваться. Кажется, она умоляла меня ехать не слишком
быстро. Но что это значит - слишком быстро? Ведь и так никакими силами не
выберешься достаточно быстро из Парижа.
Чиновник, который у заставы вручил мне зеленую квитанцию, показался мне
милейшим человеком. У моего "вуазена" руль справа; посему оказалось, что
наши руки коротковаты, и нам обоим пришлось тянуться изо всех сил, но это
обстоятельство нас не только не обескуражило, но даже очень позабавило.
Большими милягами показались мне также парни, которые неподалеку от Севра
заправляли мою машину. Что меня в них так пленило, не ведаю. Быть может,
свитер одного - в зеленую и розовую полоску, а может быть, кривой нос
другого?
Версаль, потускневший и все-таки по-старомодному помпезный, был как
будто бы нарочно создан, чтобы как-то уснастить и украсить мое
путешествие, и я с удовольствием разглядывал его красоты, пока он не
растаял в солнечном сиянии. Великолепное прямое шоссе, устремленное на
запад, расстилалось передо мной золотым солнечным ковром, пронизанным
тенями деревьев. Поля тоже были с расточительной щедростью устланы
исполинскими коврами пшеницы, ковры эти стоили, должно быть, миллионы. А
человек, который в Вернейле перебежал дорогу, желая предупредить меня, что
колесо у меня дымится, был, по-видимому, добрым ангелом-хранителем, а не
обыкновеннейшим механиком из гаража. Ангел-хранитель отремонтировал
тормоза, пока я утолял жажду в кафе напротив. Позавтракал я в Алансоне;
заказал баранину и запил ее пивом, счастливо избежав пресловутой "телячьей
головы". Примерно в пятом часу пополудни я добрался до Ренна и направился
в "Отель Модерн" просто потому, что мне очень пришлось по душе его
название, - название, которое я вычитал в путеводителе для автомобилистов,