"У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)" - читать интересную книгу автора (Донини Амброджо)

СОЦИАЛЬНЫЕ ФЕРМЕНТЫ И РЕЛИГИОЗНЫЙ ДУАЛИЗМ

На заре нашей эры иудаистская религия была совсем иной, чем та, которая засвидетельствована в писаниях Ветхого завета. Об этом говорят наиболее достойные доверия источники от II в. до н. э. и вплоть до II в. н. э., то есть начиная с наиболее яркой вспышки борьбы за независимость под руководством пяти братьев Маккавеев (по-еврейски «молотобойцы» — «гонители врага»), восставших в 168 г. до н. э. против сирийско-эллинистической оккупации, и до окончательной утраты иудеями как политической, так и территориальной целостности в 135 г. н. э.

Библейский рассказ завершается примерно эпохой новой династии Хасмонеев. Но когда соперничество между царями Аристобулом и Гирканом позволило Помпею вступить в Иерусалим и осквернить храм в субботний день осени 63 г. до н. э., на сцену выступил некий изворотливый выходец из Идумеи, незадолго до того обращен-, ный в иудаизм, друг римлян, который в 40 г. до н. э. был признан Римским сенатом царем Галилеи. Имя его — Ирод, по прозванию Великий. В последние годы его царства по преданию и родился Иисус.

После краха двух древних царств — Израиля и Иудеи, уничтоженных соседними рабовладельческими империями

Месопотамии и Ирана (вавилонянами, ассирийцами, мидянами и персами) между VII и V в. до н. э., религия южной части Палестины, Иудеи, центром которой был Иерусалим, получила название иудаизма. Два других района — Галилея на севере и Самария в центре страны — оказались полностью перестроенными, заселенными народностями иноземного происхождения.

Самария, население которой не достигало и полумиллиона жителей, отныне получила свою собственную религиозную базу с храмом на горе Геризим, посвященным божеству, соперничавшему с иерусалимским Яхве. Столица ее, Самария, разрушенная Иоанном Гирканом I в 107 г. до н. э., была восстановлена Иродом и посвящена императору Августу под названием Севастии. На восточном фланге Самарии, за рекой Иордан, были расположены греческие города: это так называемое Десятиградие (Декапо-лис) было самостоятельно в политическом и социальном отношениях. Менее состоятельные евреи относились к его обитателям с глубоким отвращением и часто нападали на них.

Галилея — самая плодородная часть страны — бывала театром и наиболее острых социальных конфликтов. Она была силой обращена в иудаизм Хасмонеями к 104–103 гг. до н. э. Но в ней всегда удерживался мятежный дух, и народ ее не скрывал неприязни к господам из Иудеи. После Помпея большая часть палестинских восстаний неизменно начиналась в Галилее. Центральная власть отвечала на них вооруженной борьбой, уничтожением урожаев и истреблением целых семей.

Во времена Иисуса прозвище «галилеянин» превратилось почти в синоним слова «разбойник». Разбой, впрочем, действительно стал занятием, к которому нередко прибегали доведенные до крайности обедневшие земледельцы и рабы не только в Палестине. Ничего нет удивительного поэтому, что первые группы христиан впоследствии отождествлялись еврейскими националистами и правоверными иудеями с галилеянами. «Бродяги и плуты, — напишет со временем Иосиф Флавий в «Иудейской войне» (II, 13–14), — укрываясь под маской божественного вдохновения, доводили толпы до неистового беснования и толкали их в пустыню, где бог, как они учили, якобы оставил знаки скорого освобождения»; в действительности же они «стремились лишь к преобразованиям и переворотам».

Израиль и израильтяне были всегда названиями, к которым прибегала иудаистская традиция, чтобы определить «избранный богом народ», памятуя о временах единой монархии. Напротив того, евреями соседние народы называли племена налетчиков-бедуинов, обосновавшихся по ту сторону Иордана. Это наименование применялось редко, хотя впоследствии возобладало. В Новом завете оно встречается лишь три раза и ни единожды во всех четырех евангелиях. Крайне редко мы встречаем имя израильтяне и почти всегда — иудеи.

Несмотря на антисемитские настроения, которые уже тогда существовали в средиземноморском мире скорее на социальной основе, нежели на подлинно этнической и религиозной, прозвание «иудей», естественно, еще не имело того презрительного и предосудительного смысла, которое оно приобрело впоследствии в христианской традиции, прежде всего вследствие надуманного отождествления еврейского народа с «предателем» Иудой из легенды. Это имя было как бы почетным и горделивым титулом для тех, кто чувствовал себя связанным законами Моисея. В диаспоре только оно обычно и употреблялось.

Конечно, доходящая до граней расизма вера в некое высшее существо, владетельное, требовательное, отражала специфику господствующих отношений и сильно задевала нееврейское население окружающего мира. Эта вера возникла в условиях, которые были характерны в среде двенадцати племен израилевых, описанных в самых древних книгах Библии в эпоху, наступившую вслед за первобытным анимизмом и политеизмом земледельческих народностей, преодоленными утвердившейся монархией, но так и Tie изжитыми на народном уровне. Мы должны предпринять определенные усилия, если хотим выйти из тумана мифа и стать как можно ближе к реальной жизни масс, чтобы понять, что ритуальный монотеизм иудейского правящего класса был не чем иным, как идеологическим отражением его претензий обладать монополией на власть. В то же время для угнетенных слоев и даже для тех элементов господствующих групп, которые оказались в кри-висном положении в результате бурных событий в жизни народа, верования во всякого рода благодетельные или вредоносные силы, которые господь небесный сдерживает с таким же великим трудом, как и земные господа, существенно обосновывали сам принцип единственности бога.

Сатана — враг, «обвинитель», согласно библейской теодицее, «бунтарь», в основном, однако, подчиненный Яхве, — в конце концов обрел осязаемый образ, умноженный в различных лукавых божествах, имена которых выдают их связи с древними, отрешенными от власти богами: Вельзевул отождествляется с «богом мух»; Астарот-та — со сладострастной Астартой из финикийских культоз любви и плодородия; Велиар — с Ваалом, или Велем, — могущественным ханонейским богом, постоянно поминаемым в рукописях Мертвого моря (имя его синонимично слову «владыка»). Принято думать, что этот тенденциозный дуализм возник у евреев под влиянием персидской религии, для которой типична тема противоборства доброго бога Ормузда (Ахура Мазда) и его антагониста — злого духа Аримана (Ангра Майнью). Такое объяснение удобно, но оно не учитывает, что любая религия коренится в конкретной действительности, а не в передаче религиозной тематики. Дуализм лежит в основе любого религиозного представления с тех пор, как человеческое общество раскололось на противоположные классы, и ему соответствуют проявления аналогичных ситуаций в политике и общественных отношениях.

Дуалистичны были культы спасения. Дуалистично различение материи и духа. Глубоко дуалистическим всегда было и остается христианство, которое отводит демоническим силам самостоятельное, вечное существование, плохо совместимое с монотеистической теологией. Отсюда не случайно Ориген, один из крупнейших представителей патристики, утверждал уже в первой половине III в., что ад не может существовать вечно, и предвидел времена, когда праведные и дурные вновь сольются в единой божественной природе. Положение это недавно вновь было выдвинуто некоторыми представителями современной теологии после II Ватиканского собора. У них были предшественники, например монсеньор Рафаэлло Ламбрускини, выступавший с подобными же идеями более столетия тому назад.

Элементы дуализма обнаруживаются особенно явно в писаниях пророков Израиля. Затем они распространяются во всей так называемой апокрифической литературе, кото» рая начиная со II в. до н. э. продолжала, на более высоком уровне, традицию пророчества. Таковы Псалмы Соломона, книга Еноха, книга юбилеев, Завещания двенадцач ти патриархов, IV книга Ездры, Успение Моисея, Апокалипсисы (Откровения), приписанные Баруху, Ездре и другим легендарным библейским персонажам. Конечно, пришествие лучших времен связано в этой обширнейшей литературе на еврейском, арамейском, а иногда и на греческом языках с ожиданием некоего царя, мессии, который бы держал врагов Израиля под своим игом. Он представлялся человеком по самой своей сути: «сын человеческий» (Даниил, 7: 13), предварявший мессианское призвание Иисуса. Но на уровне масс на эти политические и национальные мотивы, которые интересовали главным образом аристократию и властвовавшие в широком смысле слова круги, наслаивались также настоятельные социальные требования. Врагами были богатые, хозяева, а не только чужеземные поработители. Согласно Малахии (4:1), властители будут спалены огнем, как в печи, когда «взойдет солнце правды».

Мессия из племени Давида, создатель земного царства для униженных масс, отождествляется также с образом искупительной жертвы, он порабощен, как и они: «Сколь был обезображен паче всякого человека лик его» (Исайя, 52: 14), точно раб, который был призван своей мукой искупить страдание всего народа, подобно богам эллинистических культов спасения. Согласно 130-му псалму Библии, «спасение» означало первоначально «освобождение с уплатой выкупа». Таков смысл еврейского термина «падах».

Все эти мотивы сливаются воедино и взаимодействуют весьма примечательным образом на грани античной эры и христианской эпохи в рукописях иудаистских общинников Мертвого моря, которые создали свои коммуны на таких безрадостных топких берегах, что, казалось, сама природа там умирала.