"Герберт Уэллс. Дверь в стене" - читать интересную книгу автора

красоты и любви, неведомой никому из живущих на земле. И я
отверг это, Редмонд, и все исчезло...
- Откуда ты это знаешь?
- Я знаю, знаю. Что же мне теперь остается? Идти дальше по
намеченному пути, добиваться своей цели, мысль о которой так
властно меня удержала, когда пробил желанный час. Ты говоришь,
я добился успеха? Hо что таксе успех, которому все завидуют?
Жалкая, нудная, пустая мишура! Да, успеха я добился.
При этих словах он с силой раздавил грецкий орех, который
был зажат в его большой руке, и протянул его мне:
- Вот он, мой успех!
Послушай, я должен тебе признаться, Редмонд, меня мучает
мысль об этой утрате, за последние два месяца - да, уже добрых
десять недель - я почти не работаю, буквально через силу
выполняю самые неотложные свои обязанности. Я не нахожу себе
места. Меня томит глубокая, безысходная печаль. По ночам, когда
меньше риска с кем-нибудь встретитьcя, я отправляюсь бродить по
городу. Хотел бы я знать... Да, любопытно, что подумают люди,
если вдруг узнают, что будущий министр, представитель самого
ответственного департамента, бредет в темноте одинодинешенек,
чуть ли не вслух оплакивая какую-то дверь, какой-то сад...
Передо мной воскресает побледневшее лицо Уоллеса, его
глаза с необычайным, угрюмым блеском. Сегодня вечером я вижу
его особенно ясно. Я сижу на диване, вспоминая его слова, звук
его голоса, а вчерашний вечерний выпуск вестминстерской газеты
с извещением о его смерти лежит рядом со мной. Сегодня в клубе
за завтраком только и было разговоров, что о его внезапной
кончине.
Его тело нашли вчера рано утром в глубокой яме, близ
Восточно-Кенсингтонского вокзала. Это была одна из двух
траншей, вырытых в связи с расширением железнодорожной линии на
юг. Для безопасности проходящих по шоссе людей траншеи были
обнесены сколоченным наспех забором, где был прорезан небольшой
дверной проем, куда проходили рабочие. По недосмотру одного из
десятников дверь осталась незапертой, и вот в нее-то и прошел
Уоллес.
Я, как в тумане, теряюсь в догадках.
Очевидно, в тот вечер Уоллес прошел весь путь от
парламента пешком. Часто во время последней сессии он шел домой
пешком. Я так живо представляю себе его темную фигуру; глубокой
ночью он бредет вдоль безлюдных улиц, поглощенный одной мыслью,
весь уйдя в себя.
Быть может, в бледном свете привокзальных фонарей грубый
дощатый забор показался ему белой стеной? А роковая дверь
пробудила в нем заветные воспоминания?
Да и существовала ли когда-нибудь белая стена и зеленая
дверь? Право, не знаю.
Я передал эту историю так, как мне ее рассказал Уоллес.
Порой мне думается, что Уоллес был жертвой своеобразной
галлюцинации, которая завлекла его в эту дверь, как на грех,