"Скотт Вестерфельд. Инферно. Последние дни" - читать интересную книгу автора

1

"The Fall"[1]

МОС

Такое впечатление, будто Нью-Йорк дал течь. Полночь уже миновала, а все
еще было сто градусов. Городские испарения просачивались сквозь трещины в
тротуарах, поблескивая в свете уличных фонарей, точно маслянистые радуги.
Груды мешков с мусором у ресторанов на Индиан-роу тоже протекали,
недоеденная карри[2] постепенно застывала, как цементный раствор. На
следующее утро эти блестящие пластиковые мешки будут омерзительно вонять, но
когда я проходил мимо них той ночью, они пахли шафраном и совсем свежим,
только что выброшенным рисом.
Люди истекали потом тоже - с лоснящимися лицами, с закручивающимися на
концах волосами, - как будто только что приняли душ. Глаза у них
остекленели, сотовые телефоны свисали с поясных ремней, мягко мерцая и время
от времени изрыгая фрагменты модных песен.
Я возвращался домой после игры с Захлером. Было слишком жарко, чтобы
писать что-то новое, поэтому мы просто в тысячный раз проигрывали рифф,[3]
построенный на одних и тех же четырех аккордах. Спустя час я вообще перестал
слышать, что у нас получается, - так бывает, когда снова и снова повторяешь
одно слово, пока оно не потеряет всякий смысл. В конце я слышал лишь, как
визжат струны под потными пальцами Захлера, а его усилитель шипит, словно
паровая труба; это была другая музыка, пробивающаяся сквозь нашу. Мы
прикидывались группой, разогревающей публику перед началом выступления,
медленно заводя ее в ожидании того, как в свет рампы выскочит вокалист:
самое долгое вступление в мире. Однако у нас не было никакого вокалиста,
поэтому наш рифф имел своим результатом просто ручейки пота.
Иногда я чувствую, что сейчас что-то произойдет - типа я вот-вот порву
гитарную струну, или меня поймают, когда я прокрадываюсь домой, или мои
родители очень близки к серьезной ссоре.
Поэтому за мгновение до того, как ТВ упал, я поднял взгляд.
Женщине было двадцать с чем-то, огненно-рыжие волосы, глаза, как у
енота, черная тушь стекала по щекам. Она выталкивала телевизор в окно на
третьем этаже, старый такой, еще в виде ящика; когда он летел вниз, шнур
питания молотил по воздуху. ТВ с гулким звоном стукнулся о пожарную
лестницу, но спустя несколько мгновений этот звук утонул в грохоте, с
которым он рухнул на мостовую в двадцати футах передо мной.
Вокруг моих ног рассыпались мелкие стеклянные осколки, острые и
блестящие, звякающие, словно подвески люстры. В них отражались фрагменты
уличных фонарей и неба, как будто телевизор распался на тысячу крошечных,
продолжающих работать экранов. На меня смотрели собственные глаза, широко
распахнутые, испуганные, удивленные.
Я снова поднял взгляд. На случай, если этой ночью всем вздумается
выкидывать из окон свои ТВ и придется прятаться под каким-нибудь
припаркованным автомобилем. Но там опять была она, испускающая долгие,
невразумительные вопли и выкидывающая все новые и новые вещи, как то:
подушки с кисточками на углах. Куклы и настольные лампы. Книги, машущие
страницами, словно подбитые птицы - крыльями. Банка с карандашами и ручками.