"Встреча с неведомым (дилогия)" - читать интересную книгу автора (Мухина-Петринская Валентина Михайловна)

Глава третья ТЕЛЕГРАММА

Это была совсем короткая телеграмма. «Магадан. Гостиница. Лилии Васильевне Черкасовой». Режиссер Гамон-Гамана извещал маму, что освободилась вакансия «героини» и что она может ее занять. Просил не задержать с ответом.

Телеграмму принесли вечером, когда все участники экспедиции собрались у нас в номере обсудить окончательно, на чем добираться до плато.

От выбора пути и способа путешествия зависело многое. Планы, так хорошо разработанные в Москве, шли в Магадане насмарку. Отец выходил из себя, профессор Ангелина Ефимовна Кучеринер тоже. Они даже не спорили эти дни, временно объединившись против невозмутимых магаданских «бюрократов».

Отец твердо решил вторую экспедицию на плато оснастить самыми современными средствами передвижения и исследования. Была предварительная договоренность с Магаданом о предоставлении экспедиции специального вертолета. Начальник магаданского отделения аэрофлота Фоменко не отказывал предоставить вертолет, но лишь через месяц, по окончании весенней путины.

— Какое отношение имеет к нам путина? — возмутился отец. — Экспедиция не может ждать!

Ему резонно ответили, что вертолеты в данное время нужны для разведки рыбы и морского зверя, а также ледовой разведки. Есть еще один вертолетик «МИ-1», но он переброшен на прокладку телеграфного и телефонного кабеля в высокогорной местности. Через месяц-другой вертолет освободится, и тогда можно будет его передать в наше распоряжение.

Представляю, как отец взревел от этого «месяц-другой». Но он рассказывал, будто он сдержался и очень вежливо разъяснил, что «МИ-1» пригодится нам на плато и не через «месяц-другой», а самое большее через три дня, для исследовательских работ. Но доставить на плато восемь человек и довольно значительный груз вертолет «МИ-1» не сможет, так как поднимает всего двух-трех пассажиров. Для этой цели нам необходим «МИ-4» (десятиместный».

— Придется обождать, — хладнокровно ответствовал Фоменко.

Как отец ни возмущался, ничего не мог сделать. Он ежедневно, как на работу, ходил к девяти часам в аэрофлот и во все другие учреждения, могущие повлиять на упрямого Фоменко. Но Фоменко нудным тоном повторял:

— Вертолет будет после окончания весенней путины.

— Когда же она закончится, ваша путина? — орал отец.

— Весна в этом году поздняя, — неопределенно буркал Фоменко.

Женя Казаков, геофизик, предложил доверить переговоры ему, поскольку у него есть дипломатические способности. «Уж я-то договорюсь», — божился Женя. Переговоры поручили ему.

Он действительно договорился. Аэрофлот давал нам специальный грузовой самолет и восемь парашютов, по числу участников экспедиции. Они обещали выбросить всех нас вместе с нашим грузом прямо на плато.

Все заметно скисли, так как никто, кроме Жени, еще ни разу не прыгал с парашютом.

Женя стал уверять, что прыгать с самолета (на плато, усеянное острыми скалами!) совсем не страшно, и он «быстро научит». Все грустно молчали.

— А почему мы не можем, как все люди… путешественники, идти с вьючными лошадьми? — спросила с досадой наш географ Валя Герасимова.

Она только год как окончила Ломоносовский университет, и это была ее первая серьезная экспедиция (ездила лишь студенткой в каникулы на Саяны). Вале было двадцать четыре года, но никто не давал ей больше восемнадцати. Походила она на мальчишку: длинноногая, вихрастая, ловкая, глаза серые, озорные. Валя Герасимова — папина ученица, и он был о ней очень высокого мнения, мама удивлялась — почему. По ее мнению, это была самая обыкновенная девочка.

И в тот вечер, хотя отец несколько рассердился, ей он ответил с необычайной мягкостью:

— Конечно, по земле с вьючной лошадкой самое милое дело. Но ведь нам предстоит одолеть более тысячи километров гористой местности… Лошадь съест овса больше, чем сама сможет унести, и никаких подков не хватит. Я думал, нашей экспедиции хватило бы двух-трех рабочих, а тогда придется набирать еще. На плато мы проживем два года. Что же там будут делать эти рабочие? Отправить их одних назад я не могу: еще погибнут. К тому же, самое главное, мы упустим лето.

Валя внимательно, как хорошая ученица, выслушала отца и понимающе кивнула головой:

— Ну что ж, давайте приступим к изучению парашюта.

— Черт знает что! — фыркнула Ангелина Ефимовна Кучеринер.

Она была известный вулканолог, и в нашу экспедицию ее привлекла заманчивая мысль — изучить новый вулкан, расположенный совсем не там, где ему надлежало (по мнению геологов) находиться. Ей было лет под пятьдесят. Невысокая, худощавая, восторженная и желчная в одно и то же время — когда рассердится, шипит как гусыня. Папа говорил, что она бо-ольшой ученый! И человек кристально честный, принципиальный, справедливый, но с невозможным характером. Мне она сначала не понравилась. Может, потому, что, увидев меня в Магадане, она с сомнением покачала головой и пробормотала: «Возись с ним потом! Черт знает что!»

И хотя я сам считал, что незачем меня тащить в Заполярье, но почему-то мне стало обидно. Мы с папой прошли пешком вдоль всей Ветлуги, и ничего он со мной не возился. Правда, Заполярье — не Ветлуга, но как бы туго мне ни пришлось, «возиться» со мной я никому не позволю. Вытерплю все, что выпадет на мою долю. И докажу этой ученой гусыне…

— Что же мы предпримем? — сказала мама задумчиво. — А что, если завтра к Фоменко схожу я?

Отец пожал плечами. Ужасно он был зол и не в духе.

Вот в этот момент и принесли телеграмму. Мама расписалась и, когда почтальон ушел, прочла ее тут же, стоя у двери. Каждый невольно взглянул на маму, но она ничего не видела. Медленно спрятав телеграмму в карман платья, она подошла к окну и стала смотреть на улицу, где, несмотря на поздний час, было светло как днем. В Магадане были тогда белые ночи.

Все молчали, отец был раздосадован, даже я почувствовал какую-то неловкость. По счастью, пришли рабочие экспедиции. Пока их было двое, оба пожилые.

Бехлера Бориса Карловича, нелюдимого, угрюмого, но крепкого еще мужчину, наняли в Магадане, а Фома Сергеевич Селиверстов ехал с отцом из Москвы. Селиверстов пришел к отцу по рекомендации Кучеринер, высказанной по телефону в самой настойчивой и категорической форме. Отец всегда подбирал рабочих в Сибири из местных жителей, но не решился отказать Ангелине Ефимовне.

Селиверстов и Бехлер сообщили, что пришел пароход с последним грузом экспедиции. Мама спохватилась и стала угощать их чаем, но была рассеянна. Скоро все разошлись по своим комнатам, договорившись, что с Фоменко еще попытает счастья мама.

Когда все ушли, папа и мама приказали мне ложиться спать, из чего я заключил, что предстоит интересный разговор, и навострил уши.

Папа, все хмурясь, открыл окно — проветрить. Мама постелила мне постель на диване (в номере было только две кровати), и я, мигом нырнув под одеяло, сразу сделал вид, что сплю.

— Вот, Дмитрий, прочти… — Мама протянула отцу телеграмму.

Она уже переоделась в старый шелковый халатик, который носила еще дома, и теперь задумчиво сидела на своей кровати.

Отец прочитал телеграмму, бросил ее на стол и зашагал по комнате. Потом сел рядом с мамой и обнял ее за плечи.

— Знаешь, Лиля, иногда я кажусь самому себе негодяем! — горячо произнес он. — Если бы не я, ты давно уже была бы заслуженной артисткой…

— Я не честолюбива, дело не в этом…

— Я понимаю. Но у тебя, говорят, большой талант. Давай обсудим, Лиля… Может быть, тебе надо принять это предложение?

— А ты?

— Что я… Я хочу лишь одного: чтоб ты была счастлива.

— Вот именно. А буду ли я тогда счастлива?

Пока папа терпеливо ожидал, а мама думала, я от ужаса закрыл себе ладонью рот, чтобы не ойкнуть: что будет со мной, если она уедет?

Конечно, я был бы рад, вернись мама на сцену… А как бабушка была бы счастлива! Но мое положение, если мне даже предложат вернуться с ней в Москву (в чем я сильно сомневался)?.. Ведь мне самому просто неловко будет… дезертировать. Нет, теперь я обречен пробыть с этой экспедицией целых два года. Без мамы… Я даже вспотел под одеялом. Мне, что называется, небо показалось с овчинку.

— По-моему, ты должна принять это предложение, — упавшим голосом произнес отец. — Разлучаются же другие… Ведь это очень редко, когда в экспедицию отправляются муж и жена…

— Да еще вместе с детищем, — рассмеялась сквозь слезы мама. — Нет, Дмитрий, ничего из этого не получится… Буду умолять Фоменко доставить меня на вертолете. Или сбросить на парашюте. — Она опять рассмеялась.

У нее был удивительный тембр голоса — как бы прохладный и вместе с тем проникновенный. Ни у кого я до сих пор не встречал такого голоса — совсем особенный. Это все говорили.

— У меня, наверное, нет таланта! — сказала вдруг мама неожиданно.

Отец удивился и не поверил:

— Стал бы этот Гамон-Гамана приглашать бездарность. И ты уже выступала с успехом в театре.

Мама погладила его по рукаву.

— Видишь ли, Дмитрий, талант — это не только врожденные способности. Скажем, они у меня имеются. Но талант — это прежде всего страстная любовь к своему делу, к искусству. А у меня никогда не было такой любви к театру. Это у мамы была, хотя она всю жизнь работала только суфлером. Вот бы кому талант! И напрасно ты считаешь себя виноватым, Дмитрий. Ведь еще до встречи с тобой я часто думала о том, сколько заманчивых, неисследованных уголков на нашей голубой планете! Меня всегда тянул к себе горизонт. Успех заглушил этот внутренний голос. Но вскоре я встретила тебя — ученого, исследователя, путешественника. И когда я поняла, что люблю тебя, я подумала: самое большое счастье на земле — это пройти с тобой к истокам рек.

— Ты не раскаялась? — взволнованно спросил отец.

— Нет!

— Но все же ты тосковала по искусству.

— Да, тосковала, — просто согласилась мама. — Ведь человеческой душе требуется неизмеримо больше тех возможностей, что предоставляет ей общество. В искусственно суженном круге находится каждый из нас. Либо ты врач — и лечи всю жизнь своих пациентов, либо бухгалтер, долгие годы гнущий спину над балансами, как мой отец, или учитель, который от постоянного общения с детьми сам как будто впадает в детство. Как эта односторонность угнетает человека! Почему я должна выбирать: или — или, если я хочу и то и другое? Человек будущего, я уверена в этом, будет неограниченно свободен от «обстоятельств» и необычайно многогранен. Какова бы ни была его профессия, как бы ни любил он свою работу, он всегда будет иметь возможность оставить по зову души привычное и вдруг поехать на несколько лет хоть в дебри Африки, коль потянет его пересечь Конго. Не знаю, Дмитрий, может, я и вернусь когда-нибудь в театр, но не раньше, как полностью удовлетворю эту другую потребность своей души — искать неизвестное.

— Я люблю тебя, Лиля! — сказал отец, и я не узнал его голоса — такая глубокая нежность и восхищение прозвучали в нем.

Я тоже был восхищен и в порыве восторга сел на диване, спустив ноги на пол.

— Ты не спишь? — спросила мама. Она разрумянилась, глаза ее сияли.

— Разве можно спать при огне! Мне нравится, как ты говорила, мама. Я с тобой согласен.

— Он согласен! — воскликнул отец не без досады. — Марш спать! Завтра вместе с матерью пойдешь к Фоменко.