"История одного предателя" - читать интересную книгу автора (Николаевский Борис Иванович)

ГЛАВА IV Основание партии социалистов-революционеров

Самым важным из поручений, которые Аргунов, "как умирающий на смертном одре", дал Азефу, было поручение довести до конца переговоры по объединению разрозненных народнических групп в одну большую "партию социалистов революционеров". Почва для такого объединения уже была подготовлена и сами переговоры были начаты еще до ареста томской типографии. Изданные Аргуновым два номера "Революционной России" всеми народниками были встречены с большим сочувствием, и внушили доверие к инициаторам переговоров. Принципиальное согласие от крупнейших народнических групп уже имелось. Наиболее трудная часть работы была сделана. На долю ехавшего заграницу Азефа падала лишь наиболее легкая и в то же время наиболее выигрышная часть работы: формальное завершение объединения, переговоры с единомышленниками в эмиграции и постановка дальнейшего издания "Революционной России" заграницей, - на этот раз уже в качестве органа новой партии.

Кроме представителей московской организации, - Азефа и М. Селюк, - для выполнения этой работы заграницу приехал Г. А. Гершуни, - в качестве представителя организаций юга и северо-западного края.

Друг с другом они сговорились быстро, и во всех дальнейших переговорах, вести которые им пришлось в Берлине, Берне и Париже, выступали солидарно, как одно целое. В течение каких-нибудь двух месяцев переговоры были доведены до успешного конца. Было достигнуто соглашение по всем вопросам программы и тактики, - в тех пределах, в которых они тогда вставали. Роль общепартийного центра временно (вплоть до съезда) была возложена на саратовскую группу, руководящую роль в которой играли Е. К. Брешковская, Ракитниковы и др. "Революционную Россию" решено было издавать в Швейцарии, причем редакция ее была составлена из М. Р. Гоца и В. М. Чернова.

Руководящее политическое ядро новой партии складывалось из М. Р. Гоца, Г. А. Гершуни и В. М. Чернова. Это были люди различных складов, но они хорошо дополняли друг друга.

В. М. Чернов с самого начала стал главной литературно-теоретической силой молодой партии. Совсем еще молодой (в то время ему не было и тридцати лет), он еще до вступления в редакцию "Революционной России" выдвинулся рядом статей в легальной и нелегальной печати, характерной индивидуальной черточкой которых было стремление подвести новый идеологический фундамент под старое народническое мировоззрение, использовав для этого работу теоретической мысли западноевропейского социализма, - главным образом так называемого ревизионистского лагеря. Эту индивидуальную особенность он внес и в "Революционную Россию", - и пронес через всю эпоху ее существования, наложив ее как слабыми, так и сильными сторонами неизгладимую печать на всю программу партии социалистов-революционеров.

Функции главного организатора-практика молодой партии легли на плечи Г. А. Гершуни. До самого своего ареста в мае 1903 г. он находился в непрерывных разъездах по России, деля эту свою работу с Е. К. Брешковской. Между ними существовало своего рода разделение труда: по словам Сераф. Клитчоглу, С К. Брешковская в то время, "как святой дух революции", носилась по стране, повсюду поднимая революционное настроение молодежи и вербуя прозелитов партии. Гершуни же обычно ездил за нею следом и оформлял поднятое ею движение, организационно закрепляя его за партией социалистов-революционеров.

В свое отношение к старому режиму он вносил и личный элемент: совсем еще юным и политически неустановившимся, он попал в тюрьму, в руки к Зубатову, и на собственном опыте ознакомился с приемами, к которым прибегал последний, чтобы опустошить души противников абсолютизма, чтобы сгибать их волю. Согнулся тогда и Гершуни: он написал для Зубатова "покаяние" в своих "заблуждениях". Ничьих имен он при этом не назвал, никого в руки полиции не предал: все эти документы теперь найдены и опубликованы. Но путь, на который он при этом вступил, конечно, не принадлежал к числу приемлемых с точки зрения последовательного революционера. Гершуни это знал лучше других, - и в его отношении к старому строю вплетался элемент личной ненависти. Именно этот субъективный оттенок сделал Гершуни особо страстным апостолом-пропагандистом возрождения террористической борьбы.

Энтузиаст, весь отдавшийся одной думе, Гершуни обладал необычайною силою личного воздействия на тех, с кем ему приходилось сталкиваться. На взгляд постороннего наблюдателя-скептика в свое поведение он нередко вносил элемент театральности. Достаточно напомнить про жест, который он сделал, когда после ареста в Киеве его заковывали в цепи: он нагнулся и молча поцеловал железо кандалов. Более искусственный, более деланно-театральный жест, кажется, трудно и придумать. И, тем не менее, он произвел незабываемое впечатление на тех, кто его видел, - а эти видевшие, - тюремщики и жандармы, - по роду своей профессии не принадлежали к разряду людей особенно впечатлительных: неподдельная внутренняя страсть заставляла забывать о том, что в каждом другом должно было казаться надуманной позой. Естественно, что во много раз более неотразимым было влияние Гершуни на молодежь: во многих ее представителях именно он разбудил будущих террористов.

Менее заметной для внешнего мира, но еще более значительной для судеб молодой партии была роль М. Р. Гоца. В названной руководящей "тройке" он был старшим по возрасту и еще более - по жизненному опыту. Сын московского миллионера, в середине восьмидесятых годов он вошел в революционный кружок, был арестован и сослан в Сибирь, где в 1889 г. принял участие в протесте якутских ссыльных против тех тяжелых условий, которые создавала для ссыльных администрация. Против протестантов были применены суровые меры. Несколько человек было убито, - остальные избиты и преданы суду, который закончился казнью троих и ссылкой на каторжные работы еще 20 человек. М. Р. Гоц был в числе последних. Только в 1899 г. он вышел на свободу и смог вскоре выехать заграницу, куда его, помимо всего прочего, толкала необходимость лечиться: во время якутского избиения приклад солдатской винтовки пришелся по становому хребту, результатом чего были никогда не прекращавшиеся загадочные боли. Только в 1904 г. была выяснена их причина: разраставшаяся опухоль давила на спинной мозг, вызывая нестерпимые боли и приведя к параличу конечностей. Устранить опухоль можно было только оперативным путем, причем было известно, что эта операция имеет много шансов стать смертельной. Гоц пошел на нее, - и в 1906 г. умер под ножом хирурга. (умер после операции - от эмбл. легких, ldn-knigi)

Но это относится уже к более позднему времени. В 1901-02 г. г. Гоц, хотя и прихварывавший, был еще полон энергии и сил. Особого литературного таланта у него не было, но писать он умел просто и ясно, четко выделяя свои основные мысли. Читатель его статей всегда знал, чего хочет их автор. Это умение выделять основную мысль Гоц внес и в политически-организационную работу новой партии. Он с самого начала стал ее руководящим политиком и организатором. Этому делу он отдал всю свою неисчерпаемую умственную энергию, и его роль в политическом редактировании была огромна. Наряду с этим он стал центральной фигурой в партии, к которой обращались по всем руководящим делам организационного порядка.

В тесных отношениях с этой руководящей "тройкой" был Азеф, который с самого начала выделился трезвым практицизмом суждений и умением предусматривать все детали намечаемых предприятий. Это особенно сближало его с Гершуни. По свидетельству Чернова, уже в этот период Гершуни был так близок с Азефом, что вместе с ним проявлял и расшифровывал приходившие из России письма с секретными сообщениями о делах организационного характера. Для Азефа эта близость была особенно интересна, так как именно Гершуни был инициатором постановки вопроса о применении террора. Разговоры на эту тему велись в очень узком кругу: кроме указанных четырех человек в них едва ли кто-нибудь был посвящен. В принципе возражений против террора не встретилось, но открыто с пропагандой этого метода борьбы выступить было решено только после того, как какая-нибудь инициативная группа совершит террористический акт центрального значения. Партия, как было условленно, согласится признать этот акт своим и даст указанной инициативной группе права партийной боевой организации.

Гершуни заявлял, что он берет на себя эту задачу, и не скрывал, что первый удар, для которого, по его словам, уже имелись добровольцы, будет направлен против министра внутр. дел Сипягина. Почти несомненно, что в этих пределах о готовящемся покушении был осведомлен и Азеф: план в деталях никому не мог быть известен, так как он был во многом съимпровизирован позднее Гершуни на месте.

В департамент полиции за эти месяцы Азеф писал довольно часто и подробно. В его письмах звучали нотки полного удовлетворения лазутчика, пробравшегося в самый центр вражеского стана: "В Берлине и Париже я попал в центр". Особенно подробно доносил он про Гершуни, вполне определенно подчеркивая его руководящую роль во всех заграничных переговорах и в предприятиях новосозданной партии вообще. Когда в конце января 1 902 г. Гершуни собирался в Россию для объезда местных групп и осведомления их о состоявшемся объединении, Азеф сообщил Департаменту и точную дату его выезда из Берлина, и намеченный маршрут поездки. Но все эти свои сообщения Азеф сопровождал настоятельной просьбой не арестовывать Гершуни: "брать его, писал Азеф, - ни под каким видом не следует пока. Имейте это в виду". "Но из глаз его не упустим", - самодовольно прибавлял Азеф в конце своего донесения. Департамент Полиции таким образом имел полную возможность арестовать Гершуни, но он согласился с доводами Азефа. "Гершуни, - самоуверенно писали из Департамента к Зубатову, - теперь от нас никуда не уйдет, так как стоит непосредственно близко к агентурному источнику и немедленный арест его, оставив нас в темноте, пользы принесет мало, а агентуру может скомпрометировать". Поэтому решено было дать возможность Гершуни совершить свою, - "очень интересную", как подчеркивал Департамент, - поездку по России, чтобы выяснить, с кем именно он будет встречаться, и иметь возможность произвести позднее массовые аресты повсюду.

План этот был далеко не плох, но расчет был сделан так сказать без хозяина: опытный конспиратор, Гершуни легко заметил слежку и быстро от нее отделался. Никаких его свиданий полиция проследить не смогла, - и за ее излишнюю самонадеянность заплатил головой министр внутренних дел Сипягин.

Немедленно по приезде в Россию Гершуни сосредоточил свое внимание на подготовке покушения против этого последнего. Добровольцем, который вызвался на это дело, был молодой киевский студент Ст. В. Балмашев. Непосредственная подготовка к покушению была проведена Гершуни совместно с П. П. Крафтом и M. M. Мельниковым, которые входили в состав саратовского центра партии социалистов-революционеров. По плану Балмашев, если бы ему не удалось стрелять в Сипягина, должен был бы сделать попытку убить обер-прокурора синода К. П. Победоносцева, - одного из вдохновителей крайней реакции в России. Все приготовления велись в Финляндии; оттуда 15 апреля 1902 г. выехал Балмашев, переодетый в форму адъютанта. В последнюю минуту покушение едва не расстроилось: только в вагоне "офицер" заметил, что он забыл в гостинице такую необходимую часть военного туалета, как сабля. Пришлось по дороге купить новую. К министру он приехал немного ранее назначенного для приемов часа, - с таким расчетом, чтобы встретить его в вестибюле. Расчет был точен: "адъютанта вел. кн. Сергея", - как себя назвал Балмашев, - впустили в приемную, и когда появился министр, несколько удивленный, зачем к нему приехал специальный посланец великого князя, Балмашев вручил ему в запечатанном пакете приговор Боевой Организации и двумя выстрелами из револьвера убил его наповал.

Это было первое выступление Боевой Организации. Балмашев за него заплатил своей жизнью; военный суд приговорил его к смертной казни, которая и была приведена в исполнение. 16 мая он был повешен в Шлиссельбурге.

В течение нескольких дней после покушения Гершуни оставался в Петербурге. Он предполагал за первым ударом нанести второй и третий: во время похорон Сипягина офицер-террорист Григорьев должен был убить Победоносцева, а невеста этого офицера, Юрковская, во время имеющей возникнуть суматохи, должна была совершить покушение на петербургского генерал-губернатора Клейгельса, отличившегося жестокостью расправ со студентами-демонстрантами. Эти покушения расстроились, так как Победоносцев предусмотрительно не поехал на похороны. Только после этого Гершуни благополучно выехал из Петербурга. Полиция на его след напасть не смогла, хотя о пребывании его в столице ей было известно и о причастности его к покушению она догадывалась.

Убийство Сипягина произвело огромное впечатление в стране. Особенный подъем испытывали, естественно, социалисты-революционеры, которые вводили теперь террор в арсенал средств революционной борьбы, - и в первую очередь Гершуни. Об его тогдашних настроениях рассказал С. Слетов, - товарищ Гершуни по партии, в те дни случайно с ним встретившийся на железнодорожной станции: "он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом. В начале было дело, - цитирует он. Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни". Начался новый решающий период борьбы, когда надо уметь все поставить на карту, - не считаясь с тем, что это вызовет жесточайшие репрессии. "Пора выступать молодежи. Пусть грешит против конспирации. Время не ждет. Дана команда: все наверх".

Он был прав: убийство Сипягина действительно открывало новую главу в истории борьбы с русским абсолютизмом, - главу о борьбе террористической. Именно с этого момента ведет свое существование Боевая Организация партии социалистов-революционеров. Ресурсы, которыми она в этот момент располагала, были очень и очень не велики: когда Гершуни захотел откликнуться прокламацией на догнавшее его в Киеве известие о казни Балмашева, сделать этого он не смог, так как в Киеве у социалистов-революционеров не было типографии. Пришлось довольствоваться суррогатом: перепечатать на гектографе старое стихотворение поэта-революционера Ленцевича, причем и писать текст, и варить гектографскую массу пришлось самому руководителю Боевой Организации. Но все эти недочеты организационного порядка с избытком искупались благоприятным настроением, которое царило повсюду. С трудом разбираемые слова плохо отпечатанного стихотворения попадали в исключительно благоприятную аудиторию:

Ночью товарищ погиб,

Жить ему стало невмочь.

Труп его свежий зарыт

В ту же зловещую ночь.

С другом надежным сойдись,

Острый клинок отточи,

Нужно не плакать, а мстить,

Мстить за погибших в ночи.

В желающих "мстить" недостатка не было: на смену каждому павшему подходили десятки, сотни новых добровольцев.