"Патрик Уайт. Древо человеческое " - читать интересную книгу автора

Мистер Гейдж не просто художник, а художник в Австралии, и его тема -
это тема творческого гения в Австралии, трагической судьбы гения,
награжденного непризнанием при жизни и громкой славой посмертно. Мистер
Гейдж с его манерой и по собственному дому ходить так, "словно в этом доме
он был жильцом, которого держат из милости", - первый образ пасынка родной
страны в творчестве Уайта. За ним последовали юноша-поэт Фрэнк Ле Мезюрье
("Фосс"), художник-абориген Альф Даббо, приконченный туберкулезом ("Едущие в
колеснице"), и, наконец, главный персонаж "Вивисектора" Хартл Даффилд,
заставивший соотечественников хотя бы формально признать его талант и
полотна еще при жизни. Все они наталкиваются на тупое равнодушие,
непонимание и прямую враждебность - ситуация, хорошо знакомая "блудному
сыну" по личному опыту.
Известную роль в том, что Уайт трудно "приживался" на родине, сыграло
мнение некоторых австралийских критиков, высказанное, впрочем, из самых
благих побуждений, будто он писатель не столько австралийский, сколько
английский или наполовину английский. Следуя этой логике, можно с тем же
успехом назвать наполовину английским и всех американских писателей, кто
бывал и жил в Англии, а Хемингуэя так и вовсе счесть автором
франко-американо-испанским. Между тем, творчество Уайта при всем глубоком
знании им европейской и, понятно, английской культуры, вырастает из
австралийской почвы и ей принадлежит. Красноречивее, чем собственные
декларации писателя, об этом свидетельствует мир его книг, их тематика и
стиль - неподражаемый стиль Уайта, впитавший лучшие литературные традиции
Австралии.
Отличительная особенность этого стиля - сосуществование,
взаимопроникновение, а то и сплав разнородных стилевых манер и приемов
письма, которые, как по волшебству, складываются в единое художественное
целое. Для каждого эпизода Уайт подбирает свой стилистический ключ сообразно
с тем, что собирается изображать. Особый художественный эффект при стыковке
эпизодов достигается либо плавным переходом в новую тональность
повествования, либо нарочито резким "переключением" на совершенно другую
стилевую манеру. Так, за выдержанным в гротескных тонах эпизодом, рисующим
буйство упившегося до белой горячки О'Дауда (гл. 10), следует
лирически-приподнятое описание ясного утра на ферме (начало гл. 11).
Стилистический спектр "Древа человеческого" включает все оттенки - от
почти библейской патетики до животного бурлеска. Пафос, поэтическая, местами
изысканная метафора, "крупный план", пластический рисунок характера - все
это отдано в основном Паркерам. Фигура Стэна порой предстает как бы в ореоле
суровой простоты и пуританской романтики первых истинных землепроходцев
Австралии. Когда речь заходит о детстве и юности их детей, проза Уайта
обретает дробную сосредоточенность тщательного психологического анализа. О
взрослой и преуспевшей Тельме и о "сильных мира сего" повествуется стилем
сухим, лаконичным и бесстрастным, который можно было бы принять за
объективизм письма, не будь он до предела "заряжен" брезгливой иронией и
убийственным сарказмом. В лице Патрика Уайта буржуазное лицемерие получило
самого злого, беспощадного и талантливого врага, которого когда-либо имело в
австралийской литературе. Его афористические характеристики точны и
необратимы, как медицинское заключение: "... мистер Армстронг пребывал в
полном довольстве. Теперь у него был свой герб и свой клуб и множество
прихлебателей, которые оказывали ему честь, позволяя тратить на них деньги"