"Патрик Уайт. Древо человеческое " - читать интересную книгу автора

круг его читателей неизменно расширяется. Роман читают на разных уровнях,
легко и с напряжением, в чем-то соглашаясь с автором, а в чем-то и возражая
ему, и каждый читатель находит в книге что-то "свое".
Можно надеяться, что и русские читатели Уайта найдут то, что окажется
им всего ближе. Одних взволнуют страницы, живописующие работу и быт
Паркеров. Другие станут восхищаться уайтовской иронией. Кого-то покорит
точность психологического рисунка в изображении полярных эмоций, терзающих
подростка на пороге юности, когда сумбур чувств конфликтует с еще не
ведающим своего назначения телом и порождает в душе жестокость и нежность,
агрессивную беззащитность. А кому-то больше всего понравятся
гротескно-комические пассажи и эпизоды. И думается, немало читателей к
лучшим страницам романа отнесут последние главы, рассказывающие о старости и
смерти Стэна Паркера и напоенные тем ровным предзакатным светом, который, не
скрадывая физического уродства дряхлости, как-то особенно высвечивает
духовное естество человека.
Контрастная пластика письма в этих главах, родственная искусству
черно-белого кинематографа, и их интонация, просветленная и одновременно
далекая от сентиментальности, заставляют вспомнить знаменитый фильм
шведского режиссера Ингмара Бергмана "Земляничная поляна", появившийся через
два года после книги Уайта и шедший в советском прокате. Эта картина, в
зрительных образах показавшая безобразное лицо и прекрасный облик старости,
рождает ощущение, что жизнь бесконечна, и финал фильма залит светом. На
такой же высокой ноте кончается "Древо человеческое".
Но роман о становлении австралийского рода - а "Древо человеческое"
именно такой роман - и не мог завершиться иначе. Основать же род, по
твердому убеждению Уайта, можно только на своей земле, оплодотворенной
трудом своих рук. Нельзя основать род на пустом месте: Тельма и ее муж
лишены потомства. Не основать династии на деньгах: гибнет наследник имени и
капиталов мистера Армстронга. Но семя Паркера оказывается достаточно
жизнестойким, чтобы, сгинув в детях, возродиться в сыне Рея, внуке Стэна и
Эми.
Замкнут круг человеческой жизни. Его границы четко обозначены в романе
терочкой для мускатного ореха, которую Эми теряет вскоре после замужества и
находит за минуту до смерти Стэна. Но плоть, кровь и дух человека, оживая в
поколениях, рвут эти границы, чтобы довоплотить то, чего не успели или не
смогли сделать предшественники. Внук Стэна, словно искупая "безъязыкость"
деда, несет в себе готовое распуститься Слово, и отроческое сознание уже
смущено неясными образами будущей поэмы - той самой, которая была
"замурована" в Стэне Паркере и не пробилась на волю и которую предстоит
освободить внуку:
"Мальчик подрастал, но по-прежнему бродил меж деревьев с опущенной
головой. И еще незрелая его мысль давала все новые ростки. Итак, в конце не
было конца".
Или по Гёте: "Но зеленеет жизни древо".*
______________
* "Фауст" в переводе Б. Пастернака.


В. Скороденко