"Оскар Уайлд. Необыкновенная история, случившаяся с патроном для фейерверка" - читать интересную книгу автора

покашливал, привлекая внимание.

"Гм, Гм!" - сказал Патрон. Все затихли, только Огненная
Карусель все покачивала головой, бормоча: "Любовь умерла,
любовь..."
"Попрошу внимания!" - прокричала хлопушка. Когдато она
хотела заниматься политикой, и перво-наперво выучила все
парламентские выражения.
"Сгинула навеки", - шепнула Карусель и заснула. В
наступившей тишине Патрон Для Фейерверка кашлянул еще раз и
начал свою речь. Он говорил медленным и четким голосом, словно
диктуя кому-то очередной том своих воспоминаний. При этом он
никогда не смотрел на собеседника, а устремлял свой взгляд
вдаль. Честное слово, у него были отвратительные манеры!

"Колесо фортуны, - сказал он, - сегодня повернулось к
юному королевичу. Его свадьба состоится в тот самый день, когда
я совершу свой полет. Следует предположить, что день для
праздника был выбран специально под мое выступление. Впрочем,
принцам всегда везет".
"Старина, - сказала Петарда, - ты все перепутал. Это как
раз нас запустят в честь Принца".
"Вас, - холодно заметил Патрон, - без сомненья. Но не
меня. Я - особенный. Еще мои родители были людьми
необыкновенными. Моя мать была самой известной Огненной
Каруселью своего времени. Ее танцы отличались особым
изяществом. Во время своего последнего выступления она успела
прокружиться девятнадцать раз, и при каждом пируете бросала в
темное небо по семь малиновых звездочек. Она была ростом в
полтора метра и начинена лучшим порохом. Мой отец был, как и я,
Патроном, и притом французского происхождения. Он взлетел так
высоко, что люди начали волноваться, вернется ли он обратно. Не
желая их огорчать, он вернулся, рассыпавшись в воздухе золотым
дождем. Газеты захлебывались от восторга, описывая этот
изумительный полет. Придворные Новости назвали его шедевром
Пилотехнического Искусства".
"ПИРО, Пиротехнического, - встрял Бенгальский Огонь. -
Уж я то знаю, что ПИРОтехнического, так было написано на моей
коробке".
"Я сказал ПИЛОтехнического", - ответил Патрон таким
строгим голосом, что Бенгальский Огонь почувствовал себя
совершенно раздавленным, и ни с того ни с сего начал пихать
маленькую шутиху. Надо же было показать, что он еще что-то
значит.
"Я говорил про... - продолжил Патрон Для Фейерверка. -
Что я, собственно, говорил?"
"Вы рассказывали про себя", - ответила Римская Свеча.
"Да, да, конечно! Я помню, что меня так грубо прервали на
самом интересном месте. Ненавижу грубость и дурной тон. Я очень
чувствителен. Никто, никто, кроме меня так не переживает