"Оскар Уайлд. De Profundis (Тюремная исповедь)" - читать интересную книгу автора

недели. То, что ты с таким явным вызовом отказался от отцовской помощи,
какой бы скромной она ни была, наконец послужило тебе, как ты считал,
достаточным оправданием, чтобы жить на мой счет, и ты этим много раз
пользовался всерьез и в полной мере давал себе волю; и то, что ты
непрестанно тянул деньги, главным образом, конечно, с меня, но отчасти, как
я узнал, и со своей матери, было особенно тягостно для меня, потому что ты
никогда ни в чем не знал удержу, не находил ни единого слова благодарности.
Ты также считал, что, забрасывая своего отца угрожающими письмами,
оскорбительными телеграммами и обидными открытками, ты становишься на
сторону своей матери, выступаешь в роли ее защитника и мстишь за все те
горести и страшные обиды, которые она перенесла от отца. Это было большое
заблуждение, может быть, одно из самых худших заблуждений в твоей жизни.
Если ты хотел отплатить твоему отцу за зло, которое он причинил твоей
матери, и считал это своим сыновним долгом, ты должен был бы стать для своей
матери гораздо лучшим сыном, чем ты был, тогда она не боялась бы говорить с
тобой о важных делах, ты должен был не заставлять ее оплачивать твои долги,
не мучить ее. Твой брат Фрэнсис всегда утешал ее в горе, он был с ней так
ласков и добр в течение всей своей недолгой, рано отцветшей жизни. Тебе надо
было взять с него пример. Неужели ты мог вообразить, что, если бы тебе
удалось посадить отца в тюрьму, твоя мать была бы рада и счастлива? Ты и тут
ошибался, в этом я уверен. А если хочешь знать, что испытывает женщина,
когда ее муж, отец ее детей, сидит в тюремной камере в тюремной одежде,
напиши моей жене, спроси у нее. Она тебе все расскажет.
И у меня были свои иллюзии. Я думал, что жизнь будет блистательной
комедией и что ты будешь одним из многих очаровательных актеров в этой
пьесе. Но я увидел, что она стала скверной и скандальной трагедией и что ты
сам был причиной зловещей катастрофы, зловещей по своей целенаправленности и
злой воле, сосредоточенной на одной цели. С тебя была сорвана личина
воплощенной радости и наслаждения, та маска, что так обманывала и сбивала с
пути и тебя и меня. Теперь ты, если только сможешь, поймешь хоть немного,
как я страдаю. В какой-то газете, кажется в "Пэлл-Мэлл", в рецензии на
генеральную репетицию одной из моих пьес, про тебя было сказано, что ты
следовал за мной, как тень; теперь воспоминание о нашей дружбе тенью
преследует меня здесь, оно никогда меня не покидает, оно будит меня ночью,
без конца повторяя одну и ту же повесть, и гонит сон до самого рассвета; а
на рассвете этот голос снова звучит, он преследует меня и в тюремном дворе,
где я на ходу что-то бормочу сам себе; каждую мелочь страшных ссор я
вынужден вспоминать, нет ни одной подробности из того, что случалось за эти
годы, которая не воскресала бы в тех закоулках мозга, где гнездятся скорбь и
страдание; каждый резкий звук твоего голоса, каждый жест, вздрагивание твоих
нервных рук, каждое злое слово, каждая ядовитая фраза вновь приходят на
память; я вспоминаю все улицы и все набережные, где мы проходили, все стены
комнат, все леса, окружавшие нас, помню, в каком месте циферблата стояли
стрелки часов, куда несся на крыльях ветер, каков был цвет лунного лика.
Знаю, что есть лишь один ответ на все, что я тебе говорю: ты меня любил
все эти два с половиной года, когда Судьба сплетала в один алый узор нити
наших раздельных жизней, ты и вправду любил меня. Да, знаю, что это так. Как
бы ты ни вел себя со мной, я всегда чувствовал, что в глубине души ты
действительно меня любишь. И хотя я очень ясно видел, что мое положение в
мире искусства, интерес, который я всегда вызывал у людей, мое богатство, та