"Dark Window. Время Красной Струны (Роман) [F]" - читать интересную книгу автора

силой, ростом и проворством. Белокурые локоны и голубые глаза.
Ослепительно-ровный ряд зубов. Бежевое платье с широким зелёным поясом и
серебристой пряжкой. Ей завидовали. Ей старались угодить. Ей восхищались. Ну
скажите, а разве может быть иначе, если тебе повезло родиться ТАКОЙ. Её даже
звали по особенному - Эрика Элиньяк.
Жаль, что на утренних линейках лагерь выстраивался иначе, и рядом с нами
утаптывал плиты в землю второй отряд. Дебилы и акселераты. Смешки, пощипывания и
пошлые анекдоты. В присутствии воспитателей глупо смотрят друг на друга и
усиленно корчат из себя прилизанных мальчиков и девочек элитных школ. Вы бы
посмотрели на них после отбоя. Расширенный словарь русского мата! С десятью
приложениями, включающими современные навороты. Нет, поутру я погружался в
тягучие и печальные раздумья: ну неужели уже через год все наши (и я тоже!)
станут неотличимы от загруженных жизнью субъектов, пример которых являет второй
отряд?
А ещё мне стали до омерзения противны дискотеки. Там я тоже мог видеть Эрику.
В строю ведь у всех равные права: гляди, сколько влезет, главное, руками не
лапай. Зато на дискотеках... Кажется, чего проще, взять, да подойти. Ага,
подойдёшь тут, как же... Тут и субъекты понаворотистее меня сразу кукожились и
комплексовали. Кто там у нас самый сильный, самый храбрый и самый красивый? А
докажи? И всегда доказывать должен ты. И всегда находятся те, кому доказывать
ничего не надо. Тем, кому ты должен предъявлять доказательства. Так положено. А
вот кем положено? И кто может всё это изменить?
Поэтому к Эрике подходили далеко не все. Кто-то танцевал с ней танец за
танцем, а кого-то просто отшвыривали. Гуляй, Вася! Тебе не положено.
Я не знал, положено мне или нет? Я ни разу не подошёл. Даже не пытался
подойти. Разве могла пойти к Эрике лопоухая и губастая оглобля? Зачем? Чтобы
услышать отказ? Если бы Эрика отказалась со мной танцевать, жить уже не стоило.
А так жизнь продолжалась. Я жил смутной надеждой, что на следующей неделе
непременно наберусь решимости и...
Но то были всего лишь мечты. А в действительности я угрюмо топтался в углу,
исподлобья глядя, как какой-нибудь верзила заумно изгибается перед Эрикой, то и
дело выбиваясь из ритма. Тогда мне становилось понятно, как это, когда сердце
обливается кровью.
В тон мне тихо вздыхала Инна Говоровская. Она почему-то всегда оказывалась
рядом. И на концертах садилась вместе со мной, словно нас сковывала невидимая
цепочка, и в кино, и в столовой. Иногда такое внимание оказывалось весьма
полезной штукой. Как-то раз два козла из того самого достославного второго
отряда заперли меня в сарае, где хранились мётлы и лопаты. А народ ушёл на
полдник.
Когда через полчаса явился завхоз, дабы самолично проверить, сколько черенков
удалось переломить малолетним каратистам на сей день, я уже полностью потерял
надежду увидеть свои четыре печеньки, две конфеты и стакан компота. Печеньки-то
ладно, а вот конфеты я очень любил. В столовую я поплёлся чисто автоматически. К
моему удивлению Инна сохранила мою порцию в неприкосновенности, не дав сожрать
её даже вреднючему Таблеткину. Иногда внимание Инны грело. Было приятно, что
хоть кто-то в мире обращает внимание не на твои толстые губы, а на тебя самого.
В конце второй смены я даже решил, что обязательно запишусь в кружок выжигания.
И если Инна приедет в третью смену, то выжгу ей на память Зигзага или Дональда.
Или даже Чёрного Плаща, хотя тут придётся порядком покорпеть. Инна приехала, но
приехала и Эрика. С той поры Инна стала только мешать. Мне всё казалось, что