"Филлис Уитни. Слезинка на щеке" - читать интересную книгу автора

матери-итальянки. Но смесь горячей крови родителей-южан определила его
вспыльчивый необузданный нрав, непостоянство, жесткость, словом, он
олицетворял собой полную противоположность невозмутимо спокойному
олимпийцу...

За ее спиной раздался голос, и она поспешно обернулась, застигнутая
врасплох, как будто прошлое заглянуло ей через плечо. Но это был всего лишь
музейный смотритель, хорошо знавший ее отца и ее саму еще ребенком.

"Кого я вижу! Неужели Доркас? Вернее, я хотел сказать, миссис Никкарис.
Я с прискорбием узнал о крушении самолета. Ваш муж..."

Он заметил слезы в ее глазах, но неправильно истолковал их, а у Доркас
не было желания пускаться в объяснения.

"Благодарю вас".

Как ему рассказать, что эти слезы не имеют отношения к Джино, что ей
просто жаль девочку Доркас Брандт, которую уже не вернуть, так же, как
невозможно вернуть прошлое.

"Я скоро уезжаю. В Грецию. Я буду работать секретарем у мисс Фаррар.
Хоть какие-то перемены; к тому же работа интересная".

Ее сбивчивая скороговорка прозвучала крайне беспомощно, но разве
опишешь в двух словах, что значила для нее вся эта поездка. Она рвалась
вновь почувствовать вкус к жизни, стряхнуть с себя наваждения прошлого,
растопить под золотистыми лучами греческого солнца лед, сковывавший ее душу.
К тому же, это было для нее своего рода паломничество - в память о дорогих
людях из ее жизни. Плюс ко всему, она страстно надеялась отыскать жену
Маркоса Димитриуса; ей необходимо было увидеть эту женщину, поговорить с ней
и, если возможно, узнать, наконец, всю правду о случившемся.

Сторож тепло пожал ей руку, пожелав удачной поездки. Глядя ему вслед,
Доркас думала о Маркосе, также много лет проработавшем в музее и ставшем ей
самым близким человеком после смерти отца. Он очень поддерживал ее всегда, а
особенно в тот плачевный год ее брака с Джино. Маркос собирался оставить
работу и уехать на родину, но трагическая смерть оборвала его планы. Доркас
напряглась, стараясь подавить внезапно нахлынувшую боль воспоминаний.

В определенном смысле Джино погиб так же неистово, как и жил - заживо
сгорел в объятом пламенем самолете. Но и из небытия он продолжал вмешиваться
в ее жизнь. Доркас могла выжить, только избавившись от этого наваждения,
только разорвав липкую паутину лжи, которая опутывала ее эти годы, иначе
этот бесплотный призрак поглотит ее и увлечет во тьму. Ей не пережить еще
одного нервного потрясения. Медсестры, доктора, нет, этому больше не бывать!
Как сказала Фернанда Фаррар - правда, без большой уверенности в голосе, она
должна начать жизнь заново.

Она должна думать о маленькой Бет. О дочери Доркас и Джино. Бет никогда