"Искатель. 1966. Выпуск №2" - читать интересную книгу автораIII. ДЕЛА ДОМАШНИЕПол под ногами слегка дрогнул: это значило, что буксирная ракета отошла от «Арамиса». Симона поколдовала еще немного у пульта — Паола знала, что это убираются трапы, соединявшие ракету со станцией. Симона включила экран обозрения, и все принялись искать крохотную удаляющуюся звездочку. Паола покрутила головой, но не нашла. Ракета была небольшой, шла почти без груза — увозила всего четырех человек и кое-какие их вещи — и поэтому, пока включили экран, она была уже далеко. Ираида Васильевна и Ада cмотрели внимательно — наверное, они-то ее видели. Паола повернулась, пошла к двери и услышала, что Симона тоже поднимается. Если Симона вставала или садилась, то это было слышно в каждом уголке станции. — Ну вот, — сказала Ираида Васильевна (она очень любила это «ну вот» и даже Симону приучила), — теперь, девочки, до следующего отпуска. Навстречу из коридора выполз «гном» с коричневыми плитками аккумуляторов. Паола подставила ему ногу. «Гном» подпрыгнул и шарахнулся в сторону. «У, тварь окаянная», — с ненавистью подумала Паола. — Ну вот, — сказала за спиной Ираида Васильевна, — а теперь будем чай пить. — Сколько по-здешнему? — спросила Паола. — Двадцать сорок две, — ответила Симона, и Паола перевела часы: «Атос», «Портос», «Арамис» и «Первая Козырева» отсчитывали время по Москве. — А теперь попрошу минуточку внимания. Мои пироги! — Ваши пироги? — поразилась Ираида Васильевна. — Я допускаю, что вы можете собственноручно смонтировать универсального робота, но испечь пирожок… — Знают ведь, — засмеялась Симона, — как облупленную знают. Ну, признаюсь. Не я. Мама. Сунула на космодроме. Мама — это была не совсем мама. Это была мать Николая Агеева. Все невольно перестали жевать. — Ешьте, медам-месье, ешьте, — сказала Симона. — Связь была. И каждому показалось, что именно это и было самым главным за последние несколько дней. Вот это далеко не достоверное известие, что агеевцы живы. — Связь была великолепна. Приняли целых полслова: «…получ…» По всей вероятности, «благополучно». — Строго определяя, это не связь, а хамство, — сказала Ада. Ираида Васильевна улыбнулась и кивнула: ну конечно же, «благополучно». Другого и быть не может. Для таких людей, как Симона и Николай Агеев, все вcегда кончается благополучно. Потому что они умеют верить в это неизменное «благополучно». И хотя сидящие за столом перебирают сейчас десятки слов, которые могли быть на месте коротенького всплеска, чудом принятого Землей, — все равно для Симоны из всех этих слов существует только одно. «Если бы так было с ними… — думала Паола, подпершись кулачком. Если бы два года не было связи с «Бригантиной»… — Чай стынет, — сказала Симона, — можно приниматься за пироги. — С чем бы это? — полюбопытствовала Ираида Васильевна. — Настоящие русские. Посконные. Сермяжные. Что, я не так сказала? — Симона умудрялась выискивать где-то совершенно невероятные слова. — Вот, убедитесь. С грибами и с вязигой. — Да, — задумчиво сказала Ада, — эпоха контрабанды на таможенной станции. И много их там у тебя? — Хватит, — сказала Симона и ткнула кнопку вызова дежурного робота. — Надо припрятать на черный день — имею в виду гостей. Дверь приподнялась, вкатился «гном». Он бесшумно скользнул к Симоне и остановился, подняв свой вогнутый, словно хлебная корзиночка, багажник. Симона принялась перегружать туда свои пакеты. — Снесешь в холодильник, киса, — приговаривала она вполголоса, — да чтобы через неделю можно было достать не раскапывая лопатой… А то всегда завалишь… Паолу немного раздражала манера Симоны говорить с роботами. Ну зачем это, если они все равно ничего не слышат? Видно, и Симона думала о том же: — Эх ты, черепаха навыворот. И когда я вас переведу на диктофоны? — Она нагнулась и стала набирать шифр приказа. — Говоришь с ним, как с человеком, а он… Кстати, какой у нас номер очереди на универсальный? Паола вскочила: — Я сама. Схватила пакеты в охапку, побежала на кухню. Универсальный… Когда-нибудь его доставят на станцию, и тогда «благодарю вас, мисс, но услуги стюардессы на станции больше не нужны». Паола вернулась к столу, села пригорюнившись, — одной рукой подперла подбородок, другой поглаживала скатерть. — Ну что, Паша, взгрустнулось? — Ираида Васильевна наклонила голову, одним глазом глянула Паоле в лицо. — Или, может, обленилась за отпуск? Работа в тягость? — Да разве я работаю? Смеетесь! — Паола судорожно сдернула руки со скатерти, под столом стиснула кулачки. — Разве так должна работать стюардесса? Вот на пассажирских ракетах, если что случается — стюардесса разве с командой? А? Она с пассажирами. До самого конца. — Еще ни на одной пассажирской ракете до «самого конца» не доходило, — улыбнулась Ада. — Я, конечно, мало что могу, но ведь главное, чтобы люди чувствовали — о них заботятся, с ними рядом живой человек, а не такой вот паразит. — Паола кивнула на «гнома», все еще покачивавшегося за креслом Симоны. Симона взорвалась: — Прелестно! Господа, бумагу мне с золотым обрезом и лебединое перо. Мы пишем рекомендацию мисс Паоле Пинкстоун на предмет ее перехода на рейсовую космотрассу. И чтоб там без паразитов. Мисс не выносит представителей металлической расы. «Ну зачем она так? — подумала Ираида Васильевна. — Она же знает, что на пассажирские ракеты берут только самых хорошеньких… Даже у нас. Уж такая традиция.» — Трогательно, — сказала Ада, — а мы, выходит, не люди? Нам не нужно человеческой заботы? Паола вспыхнула. — Ох, глупости вы все говорите! Ираида Васильевна подошла к Паоле, тяжело опустила руки ей на плечи. — Счастливая ты, Паша. Паола вскинула на нее глаза, но Ираида Васильевна молчала, да говорить и не надо было, — все и так поняли, что, собственно говоря, осталось досказать: «Счастливая ты — тебе есть кого ждать». Все это поняли, и наступила не просто тишина, а тишина неловкая, нехорошая, которую нужно поскорее оборвать, но никто этого не делал, потому что в таких случаях что ни скажешь — все окажется не к месту, и всем на первых порах станет еще более неловко. И только потом, спустя несколько минут, все сделают вид, что забыли. — А знаешь, откуда твое счастье? — Ираида Васильевна стряхнула с себя эту проклятую тишину, но не захотела, вовсе не захотела, чтобы все забывали, и улыбнулась грустно, и сложила руки лодочкой, и поднесла их к уху, словно в них было что-то спрятано, малюсенькое такое. — Вот когда мы были маленькими, играли в «белый камень»: — И какие льготы предоставляло наличие белого камня? — осведомилась Ада. — Уже не помню… Вроде счастье какое-то. — Да… — задумчиво сказала Паола. — До счастья я немножко не дотянула. Пинкстоун — это не белый камень. — Все равно, — сказала Ираида Васильевна, — все едино — счастье, — и улыбнулась такой щедрой, славной улыбкой, будто сама раздавала счастье и протягивала его Паоле: «На, глупенькая, держи, все тебе — большое, тяжелое»; а та боялась, не брала, приходилось уговаривать… — Вызов, — сказала Симона и резко поднялась. Все пошли в центральную рубку. Паола собрала со стола, понесла сама, здесь, с половинной силой тяжести, все казалось совсем невесомым. Шла, мурлыкая, песенка прилипла: Симона вышла из центральной, остановилась перед Паoлой. Блаженная рожица, что с нее возьмешь? — Дура ты, Пашка; вот что, — сказала она негромко. Паола остановилась и уж совсем донельзя глупо спросила: — Почему? — Долго объяснять. Просто запомни: со всеми своими распрекрасными чувствами, со всей своей развысокой душой один человек может быть совсем не нужен другому. Вот так. «Зачем они все знают, зачем они все так хорошо знают…» — с отчаяньем думала Паола. Но тут взвыли генераторы защитного поля. Сигналов тревоги не было — видно, подходило небольшое облачко метеоритной пыли. — Не осенний ли мелкий дождичек… — сказала Симона и побежала в центральную. Паола повела плечами, словно действительно стало по-осеннему зябко, и пошла по коридору, как всегда, по самой середине, где под белой шершавой дорожкой — узенький желобок. Приоткрыла дверь своей каюты — потолок тотчас же стал затягиваться молочным искристым мерцанием. Не думая, протянула руку вправо, почти совсем приглушила люминатор. Оглянулась. Напротив, поблескивая металлопластом, — дверь одной из кают, что для «них». Гулкое ворчанье под ногами усиливалось. Паола перешагнула через порог, неожиданно подпрыгнула — видно, Симона сняла энергию с генераторов гравиполя, и тяжесть, и без того составлявшая что-то около шести десятых земной, уменьшилась еще наполовину. Паола забралась на подвесную койку, поджала ноги. Она знала, что ничего страшного нет, что Симона напевает себе за пультом и ничего не боится, и Ада ничего не боится, и Ираида Васильевна боится только потому, что она всегда за всех боится, но внизу, в машинно-кибернетической, рычало, и ноги невольно подбирались куда-нибудь подальше от этого низа. Паола подняла руку к книжной полке, не глядя вытянула из зажима алый томик Тагора. И книга раскрылась сама на сотни раз читанном и перечитанном месте: Страха уже не было, а было повторяющееся каждый раз ожидание какого-то чуда, вызванного, как заклинанием, древней песней о несбыточной — да никогда и не бывшей на Земле — любви. А станция все летела и летела вокруг Земли, и вместе с Землей, и вместе со всей Солнечной, и вместе со всей Галактикой, и вместе с тем, что есть все это все галактики вместе, и то, что между ними, и то, что за ними; и только, затихая, мурлыкали сигматеры первой зоны защитного поля, и только чуть посапывал регенератор воздуха, и только жемчужным, звездным блеском мерцал люминатор, и никаких чудес не могло быть на этом белом свете… |
||||
|