"Ивлин Во. Елена " - читать интересную книгу автора

остается такое чувство, будто ответ был совсем близок и нам надо было всего
лишь приложить еще немного усилий, чтобы до него добраться. Сначала все
понятно - до какого-то места, и дальше - тоже. Но вот миновать это место
никак не получается. Что ж, я уже старая женщина, мне меняться поздно.
Но в эту неповторимую пору весеннего обновления не меняться было
невозможно - даже в таком терпимом городе, как Трир, даже такому замкнутому
в себе человеку, каким была Елена. Безграничная скука, бравшая начало в
мертвом сердце Диоклетиана, пронизавшая и опутавшая паутиной безумия все
вокруг, исчезла бесследно, словно кончился некий мор. Из щелей каменной
кладки, из вытоптанной догола земли повсюду показывались молодые зеленые
ростки с распускавшимися на них листочками. В такое рассветное время,
размышлял Лактанций, быть старым - просто счастье. Прожить всю жизнь
надеждой, теплившейся вопреки разуму - или, вернее, порожденной только
разумом и чувством и никак не вытекающей из жизненного опыта или холодного
расчета, - и увидеть, как эта надежда повсюду воплощается в жизнь,
приобретая зримые, обыденные формы, - словно вдруг поднимается туман, и
мореплаватели видят, что их корабль, без всякой заслуги с их стороны,
оказался у входа в тихую, безопасную гавань; уловить проблеск простоты в
мире, который казался сложнейшим сплетением превратностей, - все это,
размышлял Лактанций, по своему великолепию не уступает сошествию Святого
Духа.
Кому, как не ему, следовало бы ясно понимать, что происходит вокруг, -
но он, ошеломленный, чувствовал, что не поспевает за временем, ему впервые
не хватало слов, и в голову приходили только избитые фразы придворных
панегириков. События громоздились одно на другое, нарушив свой привычный
неспешный ход. Повсюду следствия не соответствовали причинам, действия -
побуждениям, энергия движения неизмеримо превосходила силу исходного толчка.
Все было как во сне, когда всадник видит перед собой непреодолимое
препятствие, но вдруг у его коня вырастают крылья и он взмывает высоко
вверх, или когда человек пытается сдвинуть скалу и вдруг обнаруживает, что
она невесома. Лактанций так и не научился обуздывать свои симпатии, как
рекомендовали ему критики. Что ему оставалось теперь, как не прекратить
попытки проникнуть в тайну происходящего и не начать прославлять его
непосредственную причину - далекого, загадочного императора?
Если исходить из установленных исторических фактов, то Константин
сделал не так уж много. В большей части Западной Римской империи Миланский
эдикт всего лишь упорядочил уже существовавшую практику; на Востоке же он
представлял собой хрупкое перемирие, вскоре нарушенное. Высшее Божество,
которое признал Константин, далеко не соответствовало христианской Троице;
лабарум * представлял собой всего лишь геральдически стилизованное
изображение креста, на котором казнили мучеников. Все это было очень туманно
и слишком явно рассчитано на то, чтобы всем угодить, - счастливая идея,
пришедшая в голову человеку, слишком занятому, чтобы углубляться во всякие
тонкости. Константин вступил в соглашение с союзником, сила которого была
ему неизвестна, а окончательное решение всех проблем отложил на будущее. Так
могло показаться стратегам Востока, скрупулезно подсчитывавшим возможности
сторон - легион за легионом, житницу за житницей; может быть, так казалось и
самому Константину. Но когда весть об этом разнеслась по всему христианскому
миру, с каждого алтаря повеял свежий ветер молитвы, который, крепчая, достиг
такой силы, что снес весь приземистый и душный купол Старого Мира, как вихрь