"Кейт Уотерхаус. Билли-враль " - читать интересную книгу автора

раз пятьдесят на каждой ноге; отныне подъем ровно в семь и утренние
занятия - по часу - до завтрака. Не будет больше всяких там
подмигиваний, ущипываний себя за нос, хлюпанья слюной сквозь зубы,
сдерживаний дыханья - и все это с нынешнего... ну, или, может, с
завтрашнего утра.
Я уже подвигал пальцами на ногах и теперь растопыривал - чтоб как
можно шире, чтоб вышло похоже на морскую звезду - пальцы левой и правой
руки. Иногда мне казалось, что у меня между пальцами выросли перепонки,
вроде утиных, и мне непременно надо было растопырить обе мои пятерни,
чтобы прогнать это странное ощущение, а то оно еще и на ноги
перекидывалось.
Матушка уже выкликала из кухни: "Билли! Билли, ты собираешься
вставать?" - третья серия обычных утренних выкликов, которые начинались
со спокойного: "Ты еще не проснулся, Билли?" - и кончались решительным:
"Билли, уже четверть десятого, а там как знаешь, валяйся хоть до
вечера!" - что означало половину девятого и необходимость вылезать из
постели. Я дождался очередного возгласа: "Ну подожди, негодник, я вот
сейчас подымусь к тебе, тогда не обрадуешься!" - вариант пятой серии:
"... вытряхну из кровати!" - и нехотя встал.
Надевая свой старый плащ, приспособленный вместо халата, я решил,
что куплю себе настоящий халат - может быть, китайский, с драконами, - и
вынул из кармана пачку дешевых сигарет. Обычно я заставлял себя выкурить
сигарету натощак, до завтрака, но сейчас даже от мысли про курево мне и
то стало тошно. Я сунул сигареты обратно в карман и нащупал заветное
письмо, но не стал его перечитывать. Он сделал несколько заметок для
памяти на обратной стороне использованного конверта - эта фраза издавна
меня привлекала. Мне представлялась пачка старых конвертов,
перехваченная резинкой, 'и небрежно-бисерные заметки на каждом. Я
вытащил из кармана конверт с письмом и быстренько придумал несколько
заметок: Календари. С В. насчет капитана. С К. насчет работы. Тысяча?!
Ответ Буму. Придуманные заметки были мне не нужны, особенно про Ведьму с
разговором насчет капитана: этот разговор, да еще, пожалуй, календари
тревожили меня почти постоянно; что же до разговора с Крабраком насчет
работы, так я из-за этого полночи не спал. "Тысяча?!" значило тысячу
слов: я задумал роман о жизни подростка из частной школы и собирался
писать его по графику - тысяча слов ежедневно. Роман я задумал в начале
августа и, значит, уже отстал от первоначального графика на тридцать
четыре тысячи слов. Порой, причем иногда довольно долгой порой, все мои
устремления сводились к решимости ловко иссасывать мятные леденцы
"Поло": так, чтоб они не ломались во рту; а иногда я - и тоже надолго -
ускользал от реальной жизни в Амброзию, чтоб основать у
Трансамброзийского тракта поселение артистов и чтобы телекомпании в
передачах обо мне задавались вопросом: "Гений или безумец?"
Я отложил свою шариковую ручку, сунул конверт в карман и, услышав
седьмую, довольно приятную серию маминых выкликов: "Билли! Завтрак давно
остыл!" - отправился вниз.
Надкручень - так назывался наш дом (хотя я-то его, разумеется, так
не называл) - глядел во дворик несколькими одинаковыми окошками с
причудливым переплетом; а одно окно напоминало иллюминатор. Оно освещало
крохотную площадку лестницы между этажами, и здесь я, как всегда,