"Йэн Уотсон. В Верхнем меловом периоде с "Летним пламенем"" - читать интересную книгу автора

силах прикрыть сверкающую лысину. Среди моих студенток попадались такие,
кто находил меня интересным, но их было немного. Сегодня на платформе стоял
потрепанный и обрюзгший мужчина средних лет, лысеющий, бородатый, одетый в
промокший широкий макинтош, приличный твидовый пиджак и брюки в клеточку,
но на ногах у него болтались замшевые ботинки, потертые и отсыревшие.
Наверное, для молоденькой девушки я был чем-то вроде скрюченного антиквара:
"Я граблю самого себя, мадам, но согласен отдать вам этот чайничек за
десятку..."
- Вы же имели в виду дважды восемьдесят миллионов лет, не так ли? -
спросила она. - Поезд перескакивает в прошлое, а затем он должен еще и
вернуться в настоящее...
Я приветливо кивнул. Все что угодно, лишь бы отвлечься от того, что
ждет меня в конце пути.
- Надеюсь, мы увидим трицератопса, - отозвался я, хотя, по правде
говоря, меня это ни капельки не занимало. - Каждый должен хоть раз увидеть
старика трицератопса. Почти символ нашего города, верно?
Нашего, то есть ее города и моего. Она рассмеялась:
- Вы намекаете на скульптуру у "Бычьего круга"? Бык со склоненными
рогами считался эмблемой самого старого в Бирмингеме торгового центра. Даже
после того как прежние стены снесли, а центр переустроили в соответствии с
требованиями новейшей технологической моды, скульптура у входа осталась на
месте. И бык, встречающий покупателей, поразительно напоминал разъяренного
трицератопса. На деле трицератопс вовсе не бык, а сверхносорог: достигает
семи метров в длину, весит по тонне на каждый метр, три рога выставлены
перед кружевным костным жабо, а исполинский хвост ящера, как руль у
самолета. Года два назад я видел по телевизору фильм, снятый с борта
экспресса "Интерсити". Хотя в последние годы мне было, в общем-то, не до
телевидения.
- А может, нам повезет, и мы увидим целое стадо, - подзадорил я
девушку.
- Почему бы и нет!.. А вот и наш поезд!.. Экспресс "Интерсити"
втягивался под своды вокзала, двери купе распахивались еще на ходу. На
платформу высыпали пассажиры из Лондона - деловые костюмы, черные
чемоданчики с бумагами, общая спешка. Девушка села в один вагон со мной и
расположилась у окна напротив, заняв соседнее кресло своим саквояжем.
Продолжает испытывать меня на терпимость? Понуждает заметить ее шрам? Я
сидел лицом к Лондону, она лицом к Бирмингему.
- Меня зовут Анита, - сообщила она.
- А меня - Бернард.
- И чем же вы занимаетесь, Бернард? Мне показалось, что у вопроса
более глубокий подтекст: сделал ли я что-нибудь, чтобы помочь ей и другим
британцам азиатского, африканского и Карибского происхождения, чтобы как-то
облегчить их тяготы? Ну что ж, я написал роман, призванный разжечь
воображение читателей, увести их в иные удивительные времена.
- Я писатель. Бернард Келли. Написал роман под названием "Весенняя
роса". - На ее лице не отразилось ровным счетом ничего, и я продолжил: -
Сюжет из эпохи Возрождения. Искусство, любовь, смерть, революция. С
фантастическими поворотами и волшебными элементами неоплатонизма,
почерпнутыми у Пико делла Мирандолы и Марсилио Фичино...
- Революция... - задумчиво повторила Анита.